что говорить о деле стало невозможно.
– Что-то долго вы со своей мамой говорите! – с подозрением произнес фанат. – Ну-ка дай сюда!
Алексей не успел ничего сообразить, как Урри молниеносным движением выхватил у него из рук мобильный и нажал кнопку повтора. – Сейчас посмотрим, какой-такой маме ты звонишь!
* * *
Закончив с медузой – а она, роскошная, с мастерской игрой светотеней, по-хозяйски расположилась во всю грудь Соколова, – Реставратор перешел к Баграмову. Тот, как кавказский человек, конечно же пожелал стать орлом. Да притом таким, как на американском гербе, – хищным и злым. Злого Чернов пообещал, а вот насчет хищного выразил сомнение, получится ли у него или нет. В шутку конечно. Якобы все монстры у него получаются упитанные и мощные, но не жадные. Хищность может легко перерасти в жадность, а зачем Реставратору жадный жаннавар?
Василий Сергеевич, не понимая, что его разыгрывают, принялся горячо доказывать, что Олег ошибается – человеческая жадность к звериной хищности никакого отношения не имеет! Он уже готов был побежать в кабинет и принести кучу журналов с фотографиями животных, пусть Чернов укажет хотя бы одну черточку, свидетельствующую о жадности, но его опередила супруга. Светлана Семеновна заверила всех, какой бы внешностью ни наделили Баграмова, жадным ему все равно никогда не стать. Уж если в его натуре это качество не заложено, то ты его хоть трижды хищником делай, а с друзьями он все равно будет делиться последним.
Тут в разговор вмешался Соколов, который с жаром заявил, что его старинного друга не испортить ничем. Морщась от неприятного ощущения после перенесенной процедуры, несмотря на анестезию, он, стоя перед зеркалом любовался своим новый украшением.
Выпуклая, объемная, она совсем не казалась такой беспомощной и малоподвижной, как ее прототип. Наоборот, от нее веяло такой агрессией, что впечатлительному человеку стоило бы немалых усилий заставить себя дотронуться до кожи, на которой она была изображена. Множество длинных тонких щупалец, яркое светящееся кольцо, опоясывающее студенистое тело, над кольцом венец из ядовитых шипов… Казалось, в этом существе заключена дикая энергия, которая только и ждет, чтобы вырваться на свободу. Нет уж, лучше повстречаться со змеей в лесу, чем с такой тварью.
– Вася у нас образец… добродетели, – пробормотал Соколов и провел пальцем по цепочке круглых, словно удивленных глаз. – А почему у меня… у медузы так много глаз? У настоящей медузы нет таких. Но должен признать, моя вторая внешность от этого только выиграла.
– Вот и смотри в оба! В оба десятка глаз! – Шутливо отозвался Баграмов. – А вот как ты будешь перемещаться без воды? Да и столько щупалец. Как ты всем этим хозяйством управлять будешь?
– Один только Господь ведает. И еще создатель этой зверюги!
Чернов повернулся к Соколову, улыбнулся.
– Теперь вы костяной, Андрей Георгиевич! А Властелин говорил, что костяные летают по воздуху! Без крыльев. Что касается ожерелья глаз, уверен, вы сами им найдете применение.
– Ну как идет работа? – спросил Порывайко, входя в комнату, превращенную Реставратором в операционную. – Надеюсь, что…
Он разочарованно скривился, увидев, что Олег только-только начал работу с Баграмовым.
– Господи, так вы только начали? У нас же совсем нет времени!
– Как это только начали? – возмутился Баграмов. – Вон посмотри на Андрея Георгиевича! Какой он у нас красавец стал.
Виктор подошел к зеркалу. Увидев Медузу, он удивленно разинул рот и завистливо сказал:
– Твою мать, она у вас… одноцветная?
– Монохромная, – машинально поправил Соколов.
– Ну, пусть монохромная, не важно. Ваша монохромная намного симпатичнее, чем мой цветной. Вот же невезуха! Не поспешил бы, и я стал бы костяным. Как вы.
– Ребята, поясните мне, дураку старому, что значит костяной? – попросил Баграмов. – Наколка же на коже делается, а значит, мы, как и вы, кожаные!
– Ну да, кожаные! – На лице Скорпиона читалась зависть. – Татуировка, нанесенная рукой самого Реставратора, – это вам не жалкие поделки какого-то педика! Вот почему за картину, – Виктор поискал в памяти фамилии знаменитых художников. Он хотел назвать кого-нибудь из великих итальянцев, но эпоху Возрождения он как-то пропустил в своем образовании, а потому брякнул то, что вспомнил:
– Петров-Водкин, например, напишет картину, за нее деньги платят. А потом с нее копии делают, а деньги никто не хочет отдавать. А все скопировано точь в точь! Мы даже экспертам нашим давали сравнить, они так и не смогли найти, где чья. А люди видят и платят абсолютно разные деньги! Вот так и здесь, – Порывайко хлопнул себя по груди, – это копия! Толку от нее! А вот у вас рука автора! Энергия, сила! Теперь у вас такая защита, что… Эх, нет бы и мне дождаться такого!
– Долго ждать пришлось бы, – проговорил Олег. – Скажи спасибо, что Жак за тебя взялся. Будь моя воля, я бы тебя кытмирянам отдал. Походил бы ты в рабах, послужил бы игрушкой в чужих руках, может, тогда бы понял, что нельзя судьбами людей манипулировать. Я бы вообще людей лет до сорока в следователи не брал. Человек, прежде чем судить других, опыта набраться должен. О совести я уж и не говорю! А вы, не успеете вылупиться из института, где вас, кстати, ничему толком не научили, тут же получаете такую власть над людьми, что молодые головы не выдерживают, вразнос идут. Стоит только такому вот могущественному сопляку на минуту подумать, что человек виновен, да просто захотеть, чтобы он был виновен, – и все, пожалуйте в камеру, а там уж будут долбить до тех пор, пока бедолага не возьмет на себя все, что ему приписывают.
– Ну да! – пробурчал Порывайко. – А прокурор, а начальник следственного отдела? Их же тоже нужно убедить в том, что подозрение небезосновательно. А еще и адвокаты.
– Основательно, безосновательно, это не вам решать, а суду, – оборвал егоЧернов. – А вы присвоили себе право без всякого суда решать, виновен человек или не виновен. А что касается ваших адвокатов, так это только такие, как Резник, Падва или Кучерена, могут позволить себе воевать со следствием. Да, еще Якубовского я забыл. Тот тоже молодец, вовремя одумался и стал свои знания на пользу людям обращать. А остальные адвокаты – такие же недоучки, как и вы, следователи. Есть, конечно, самородки и там и здесь, но это скорее исключение, чем правило. А по большей части следак и так называемый защитник – не что иное, как самая настоящая преступная группа. Один вешает на бедолагу всех собак, обвиняет во всех смертных грехах и грозит чуть ли не расстрельной статьей, а другой разводит обреченного на бабки. Причем не за освобождение, а за
