Услышав ответ пациента с кратким разъяснением - почему вербуемый работник поступает именно так, а не иначе - кадровик впал в форменный ступор. Алексей не считал себя знатоком психологии, но мог бы поклясться, что у бюрократа случился форменный 'разрыв шаблона', не первый, но самый мощный за недолгий разговор. Похоже, трудовые отношения в этом загадочном мире строились на каких-то иных принципах, и в особых случаях не предусматривали отказа. Надо полагать, сейчас имел место как раз такой момент, когда от Постникова ожидалось немедленное согласие и более ничего. Кадровик с минуту или чуть большое взирал на Алексея, шевеля нижней челюстью, с видом вытащенной из воды рыбы. В глазах коричневого дядьки отчетливо читалось недоумение, переходящее в разочарование. Наверное, так мог бы смотреть святой, раздавший святыни псам, и метнувший весь наличный жемчуг свиньям. А затем кадровик закрыл папку, старательно завязал веревочку, скреплявшую листы обложки. Собрал 'стул' в зонтикообразную конструкцию, причем Постников опять не успел понять, как именно произошло преобразование. И ... ушел. Просто ушел, молча, лишь бросая на собеседника косые взгляды. Словно хотел на всю жизнь запомнить удивительного человека, поправшего какие-то очень важные принципы и условности.
Дверь за ним беззвучно закрылась, не оставив видимых швов, исчезнув в монолитной стене. Еще через минуту померк и застыл слепым пятном телеэкран, впервые за все время заключения Алексея. Выяснилось, что в нерабочем состоянии местный 'телевизор' угольно-черный, без бликов, словно поглощающий весь свет. На фоне белых стен это выглядело довольно страшновато - длинный черный прямоугольник, похожий на разрыв между мирами, портал в мрачную бесконечность.
Сколько времени минуло после окончания разговора - Постников не знал. Казалось, бессчетные часы он вышагивал по чуть пружинящему полу, стараясь угадать будущее. При этом узник впадал то в мрачный пессимизм, то в нездорово-жизнерадостный оптимизм. Впрочем, с последним было сложнее. Отвергнутая альтернатива, разумеется, в полном соответствии с наукой психологией, теперь казалась более выгодной, нежели сделанный выбор. Впереди ждала полная неизвестность - то ли пауза перед окончательным решением, то ли напряженность, искусно нагнетаемая невидимыми кукловодами.
'Может быть признать ошибки и попробовать все отыграть назад?'
Постников добросовестно обдумал эту мысль. Камера, то есть палата, наверняка просматривалась и прослушивалась. И если пасть на колени, повиниться и начать вымаливать прощение, то быть может удастся все исправить?.. С каждой минутой идея казалась все более привлекательной, слова сами собой складывались в гладкие, просительные фразы, готовые сорваться с уст. Голову начало ощутимо покалывать, в темени понемногу, 'на мягких лапах' разливалось ощущение горячей тяжести - предвестник головной боли. Пилюль не было...
Алексей сбился с шага, сел прямо на пол и обхватил затылок, чувствуя тепло живой руки и твердую прохладу протеза. Остатки самоуважения буквально вопияли, что коли уж принял решение, линию надо гнуть до конца. Но страх перед неизвестностью... он разъедал душу, словно кислота. Сомнения - не сделал ли пациент поневоле самую большую ошибку в жизни - выматывали, как работа 'самопалом', на самодельной обвязке.
В тот момент, когда Постников уже был готов заорать в голос, просто, чтобы выкричать обуревавшие его чувства - что-то щелкнуло, и стена раздалась в стороны, открываясь двумя подвижными панелями. На этот раз Алексей отчетливо видел темный коридор в проеме, подсвеченном тусклыми красноватыми лампочками. И две мрачные фигуры, замершие на условном пороге - незримой черте, отделявшей палату от внешнего мира.
- Собирайся, дефективный, - неприветливо вымолвила одна из фигур, делая резкое движение рукой. Рядом с Постниковым упал ворох одежды, похожей на мятый и перекрученный комбинезон из грубой, очень сильно застиранной ткани.
- Пижаму скинуть, это надеть, - приказал второй пришелец, другим голосом, но тем же тоном - скучающе требовательным, с явственной ноткой угрозы.
- Отдохнул, и будет.
Кто из них сказал третью фразу, Алексей не понял, в ушах зашумело. А здоровая рука сама собой легла на живот - внутренности свело судорогой, будто желудок протягивали через пресс.
- Давай быстрее, нам тебя еще везти и везти, - строго поторопил первый. И, словно иллюстрируя его приказ, светящийся потолок палаты начал тихо меркнуть. Не слишком быстро, но достаточно ощутимо.
Алексей сжал в кулак левую руку, пытаясь унять дрожь в пальцах, и протянул правую, железную, к брошенному тряпью.
За минувшее время Постников успел возненавидеть свою медицинскую камеру. Теперь же он ничего так не желал, как вернуться туда и задержаться как можно дольше. Тепло, спокойно, можно любоваться на всевозможные виды живой природы... Увы, похоже, возвращение не предусматривалось. Дышалось тяжело, стоптанные ботинки без шнурков, прилагавшиеся к одежде, стягивали ноги, будто Алексея подковали. Хотя, возможно, он просто отвык от обуви. Сама одежда представляла собой старый комбинезон с обилием хлястиков и петель - вероятно когда-то к нему крепилось много разной всячины. Теперь же весь 'обвес' сняли, к тому же чья-то кривая рука разрезала комбез пополам, превратив его в мешковатые штаны и плотную куртку, скрепленные между собой тремя большими пуговицами. Путаясь в тряпье, Алексей снова ощутил себя персонажем и жертвой затянувшегося наркотического трипа, в котором смешались путешествие между мирами и кондовая бюрократия, высокотехнологичные протезы и рванье, годное разве что разнорабочему.
Его вели долго, какими-то техническими переходами, тоннелями и коридорами. Пару раз пересаживались в транспорт, схожий с открытыми электровагонетками, которые с грохотом и лязгом катились по утопленным в бетонный пол рельсам. На протяжении всего пути сопровождающие, точнее конвоиры, молчали, изредка подталкивая узника вперед. Похожие, как близнецы, они были одеты в униформу болотно-зеленого цвета, без всяких нашивок 'security', столь любимых охраной на памяти Постникова. Только на правом нагрудном кармане слабо светился отраженным цветом значок-кокарда, похожий одновременно и на французский 'флер-де-ли', и на корону. Маленькие кепки с очень короткими козырьками торчали почти на макушках одинаково бритых голов, а за правым ухом у каждого 'близнеца' серела металлическая нашлепка, похожая на гвоздь, вбитый в череп по самую шляпку.
'Правитель' - вспомнилось Алексею при очередном косом взгляде на значки конвоиров.
- Шагай, - сумрачно приказал один из них, тот, что был чуть повыше, в очередной раз толкая Постникова.
