— Попробуй еще раз.
— Мэм, я не уверен, что знаю так уж много иных имен. И потом, истории, сохранившиеся с тех времен, сильно искажены, и я помню, даже в схоле говорили, что в них намешано так много мифов, что мы не можем, ну, гадать…
— Это не такая уж сложная загадка. Я усомнилась в первых сообщениях, которые прочла, по тем же самым причинам, которые ты только что описал. Но все более поздние упоминания в старых инфоковчегах, которые откопал Збела, судя по всему, только подтверждают это, поэтому я считаю, что так оно и есть. И кто мы такие, чтобы сомневаться в дошедших до нас словах наших великих предшественников?
— Не понимаю, мэм.
— Как я сказала, Куланн, это несложно. Подойди к этому с другой стороны. Вспомни все легенды, и писания, и проповеди, и саги, и картины, и мистерии, которые ты когда-либо видел или слышал, посвященные Великому Крестовому походу. Кто присутствует в них всех, Куланн? Если Крестовый поход остановился на Гидрафуре в то время, как был назначен самый первый вольный торговец Фракс, то кто был единственным человеком, про которого мы с полной уверенностью можем сказать, что именно он мог приложить руку к подписанию его хартии?
Куланну понадобилось лишь мгновение, чтобы имя всплыло в его разуме, но в десять раз больше времени, чтобы понять, что она не шутит. Он почувствовал, как бледнеет, и кожа на его плечах и ладонях стала покалывать. Его лицо видимо переменилось.
— Правильно, Куланн, — сказала Шира Кальпурния. — Он.
Система ШексияФлотилия Хойона Фракса вошла в порт Шексии, чтобы набрать припасов, заключить кое-какие сделки, избавиться от принадлежностей старого торговца и церемониально расправиться с его конкубинами.
Для флотилии и ее действующих руководителей уничтожение не особо крупного гарема Хойона было рутинным делом. С незапамятных времен существовал обычай, согласно которому ко времени вступления во власть нового наследника от значимой собственности его предшественника и родителя ничего не оставалось. Обычай был так же стар, как традиция брать конкубин — первая представительница рода Фраксов, гарем которой упоминался в анналах флотилии, основала его в конце тридцать второго тысячелетия. И если вся флотилия могла считаться, по сути, личным транспортом, поместьем и свитой нынешнего вольного торговца Фракса, как указывала формулировка хартии, тогда выглядело вполне логичным, что члены флотилии, входящие в гарем торговца, шли на шаг дальше, становились его собственностью в прямом смысле слова, и, будучи собственностью, уничтожались в ходе погребальных церемоний.
Во всяком случае, таково было общее мнение, и лишь отдельные личности бывали чем-то недовольны. Разумеется, эту практику совершенно иначе воспринимали имперские граждане в целом, которых народ флотилии именовал «зуднями» (происхождение термина уже никто не помнил, а вот презрительный оттенок не забылся). Тот факт, что почти каждый зудень, который слышал об этом обычае, проявлял изумление или отвращение, невероятно раздражал флотилию. У зудней были свои, зуднячьи дела: они хотели что-то купить, или имели вещи на продажу, которые хотели бы купить другие зудни, или изредка поднимались на борт, чтобы осматривать или чинить что-то, с чем при всех своих впечатляющих возможностях не могла справиться флотилия. Не их зуднячье дело, чем занимается семья Фракс, чье дело, в свою очередь — заниматься тем, чем позволяет им заниматься хартия, которая, за исключением нескольких формальных ограничений, соблюдаемых флотилией как дань традиции, позволяла им делать почти все, что угодно. Так сказал сам Император, не правда ли?
В то время как зудни видели в Императоре некоего отдаленного, но требовательного бога, народ флотилии скорее видел его благосклонным бывшим покровителем, источником весьма ценной подписи на документе. Это был еще один фактик, который, судя по всему, лучше было держать при себе: новопосвященным в ранг младших офицеров флотилии всегда показывали переборки у мостика «Бассаана», флагманского корабля. Там виднелись выбоины от болт-снарядов, специально оставленные незаделанными как напоминание о том, что одной из тех вещей, от которых хартия Фраксов не давала иммунитет, была Имперская Инквизиция. Ходила байка, что каждый раз, когда «Бассаан» входит в имматериум, пятна крови, пролитой в той ужасной истории полуторатысячелетней давности, якобы на миг вновь становятся свежими и видимыми, но, с другой стороны, немногие такие сообщества не имели историй вроде этой.
И вот они летели среди пылевых облаков и планет, едва достигающих размера, что позволял им носить подобное звание, из которых по большей части и состояла система Шексия. «Бассаан» и его маленький сосед по формации, «Обещание Каллиака», маневрировали бок о бок. «Бассаан» был более мощным кораблем, домом командующих, офицеров, брокеров и фидуциариев, — изящный крейсер обтекаемой формы с тараном на носу. «Обещание» же было ни много ни мало как летающим дворцом, который мчался сквозь космос на потоке плазмы — небольшой, толстоносый, угловатый корпус, по верху которого тянулся сплошной гребень из шпилей. Кому-то это напоминало когтистую лапу, кому-то — зверька, что выгнул спину и поднял мех дыбом. Он был частным поместьем сменяющих друг друга Фраксов с тридцать седьмого тысячелетия, когда Олендро Фракс решил, что ему не подобает жить на каком-либо другом корабле, деля его с пилигримами (пускай это и были баснословно богатые и демонстративно благочестивые пилигримы, на перевозке которых он неплохо зарабатывал).
Когда два корабля сошлись настолько близко, что столпившиеся у высоких арчатых окон члены экипажа могли помахать друг другу руками, вылетели челноки и быстро, аккуратно пересекли крошечное расстояние между корпусами, в знак уважения не демонстрируя обычную браваду и хитроумные маневры. Их обреченные пассажиры были закутаны в саваны, перевитые рефракторной проволокой, от которой над их ссутулившимися плечами и раскрашенными лицами появлялись размытые тени. Они все знали, что Фракс умирает — его предсмертная кома продлилась больше года — и большинство уже смирились. Лишь несколько человек плакали, и только одной пришлось помочь выбраться из челнока и провести ее по коридорам к погребальной камере. Атмосфера стояла тихая и торжественная, как при исполнении любого неприятного, но значительного долга — это, пожалуй, походило на День Отметки, когда всех детей, родившихся во флотилии за прошлый год, собирали, представляли вольному торговцу и отмечали ритуальным клеймом на животе.
