зависит. Может, Лейх знает. Переходит в другую форму, или рассеивается, или что-то там ещё с ним происходит, но срез остаётся с жесточайшим сенсус-дефицитом. Это вводит выживших в состояние своеобразного паралича мотиваций. Они теряют волю к сенсус-деятельности. Ни полюбить, ни поработать, ни подраться. Поэтому со стороны их жизнь выглядит иногда довольно причудливо.
— Получается, убирать синеглазок из среза всё-таки благо?
— Да, в этом случае они утащат с собой только тот сенсус, который успели усвоить. Чем раньше их забрать, тем больше шансов у мира оклематься, но тем слабее выходит корректор. Я раньше не задумывалась, но теперь подозреваю, что Грета не просто так меня год выдерживала. «Не могла найти, не могла догнать», — чушь. Дожидалась, чтобы я набрала как можно больше сенсуса, а на то, что всё это время в моём мире умирали люди, ей было плевать. Выдернула, когда уже почти никого не осталось, в последний момент…
В гараже взревел мотор, залязгали разболтанные траки, и танк, отчаянно дымя выхлопом, пополз наружу. На свету стало заметно, какой он ржавый и облезлый. Видимо, сил на эстетику у старого танкиста уже нет, поддерживает на ходу — и ладно. На его век хватит.
— Залезайте, шпаки! — заорал Семёныч, выглянув из люка. — Осторожно, тут тесновато и углы острые!
Я бывал внутри наших танков, в «Марго» даже попросторнее. Но эргономика вообще никакая — всё неудобно, отовсюду торчат рычаги и крутилки, устроиться на жёстком узком сиденье можно только полубоком и скрючившись. Мне, как я понимаю, досталось место стрелка-пулемётчика, он же заряжающий. Аннушка ввинтилась в командирско-канонирскую нишу — там пушка и верхний люк с нормальным обзором. Через него хотя бы дышать можно, а вот у меня тащит горелым маслом из моторного отсека. Я бы лучше снаружи на броне поехал, как привык, но танк для этого совершенно не приспособлен, сесть толком некуда. Надел шлемофон и принялся изучать матчасть — торчащий передо мной казённик пулемёта. Немного похож на наш ДШК — такое же кольцевое оребрение на стволе и ручки с деревянными вставками. Но калибр заметно побольше, перекрывает даже КПВ. Померить нечем, но в закреплённых рядом коробах матерчатые ленты с патронами миллиметров как бы не на двадцать. С такого БТР можно разобрать, как нефиг делать.
— Держитесь! — сказал наушник в шлеме. — Будет трясти!
Я вцепился в пулемёт, Аннушка выругалась, стукнувшись о закраину люка. Трясёт действительно немилосердно, похоже, амортизаторы тоже ни к чёрту.
— Которые бронебойные? — спросил я, прижав ларингофон.
— С синим ободком, — ответил Семёныч, ничуть не удивившись. — Пострелять хочешь, шпак?
— Не люблю незаряженных пулемётов.
— Воевал?
— Было дело.
— Как зарядить, сообразишь?
— Выглядит несложно.
— Развлекайся.
Я заправил ленту, взвёл пулемёт, приложился к прицелу — никакой оптики, примитивно, но надёжно. Захотелось опробовать машинку, но было как-то неловко — может, тут так не принято.
— Эй, шпак, — сказал наушник, — сейчас левее будет танкетка старая. Покажи, что умеешь.
Танкетка, угловатая железная коробка на узких гусеницах, стоит явно не первый год, вся поржавела и в землю вросла. Я прикинул дистанцию, прицелился — и уже со второй короткой очереди попал «в силуэт». Пули, как я и ожидал, прошили её насквозь. Бронька у неё, скорее всего, символическая, от стрелковки.
— Нормально, — одобрил Семёныч, — можешь.
— Это я так, примериваюсь, — ответил я, — тут дистанция плёвая.
— Ну-ка, — заинтересовался он, — а вон, к примеру, «Клавдия Петровна». Правее смотри, горелый танк на холме, видишь?
— У которого в борту дыра и башня набок?
— Да, это я удачно тогда попал! Васька-балбес на ней ходил, резвый был парень, не без таланта, но слишком азартный. Увлёкся, подставился… Видишь, у неё створка люка вверх торчит?
— Вижу.
— Попадёшь?
— Попробую.
— С хода или встать?
— Давай с хода.
Дистанция побольше, мишень поменьше, но пулемёт, хоть и винтажный, но точный, подвес хорошо продуман, не болтает за ходом. С одной очереди уложил стальной полукруг ржавого люка, больше не торчит.
— Да ты прям хорош! — одобрил танкист. — Жаль, на танкетках больше никто не играет, нет их больше на ходу, наверное. Мы бы им, ух!
— Мальчишки! — фыркнула в наушнике Аннушка. — Делать вам нефиг.
— Глянь-кось, — удивился Семёныч, — бабы и правда такие вредные, как старики рассказывали! Ладно, едем дальше, тут недалеко уже. Пострелять будет не в кого, игроков не осталось, кроме Иваныча, а он сюда не дотягивает, запас хода маловат. Его «Машка» здоровенная, тяжёлый танк прорыва, на два класса выше «Марго», но и расход соответственный. Ничего, однажды подкараулю его, снесу гусянки и расковыряю, не торопясь! Ну, или он меня, как повезёт…
Старая, еле угадывающаяся в пейзаже дорога перевалила холм, на который мы вскарабкались, безбожно чадя чёрной копотью выхлопа, и покатилась вниз. Вдали показались кирпичные строения.
— Это бывшая база Корнея Филиппыча, — пояснил старик с уважением в голосе. — Наипервейший игрок был в нашей зоне. Так никто его по очкам и не превзошёл. Помер, правда, глупо — свой же мехвод придавил. Сдавал назад, не заметил, прижал бортом к стенке и кости поломал. Так старик и не оклемался потом, неделю кровью кашлял, да и отошёл. Посадили его, мёртвого, в старый танк, оттащили в поле, облили солярой и сожгли, как полагается. А там, как оказалось, не весь боекомплект выгрузили, он и шарахнул! В общем, ещё трёх игроков с собой Филлипыч забрал на тот свет. Везучий сукин сын!
— Да уж, — осторожно прокомментировал я. — Свезло так уж свезло…
— Эй, вояки, — сказала в наушник Аннушка, — а что это там за коробка катится? На пять часов?
— Каких часов? — удивился Семёныч. — Причём тут часы?
— Справа-сзади, — расшифровал я.
— Мне туда с места мехвода не видно. Сейчас, момент, крутнусь…
Танк сбросил ход, тормознул левую гусеницу и закрутился. С моего места обзор тоже так себе, так что пришлось подождать, пока в створе пулемётной амбразуры появится примыкающая дорога, по которой резво пилит массивный танк с неприятно большим калибром ствола. На мой взгляд он похож на САУ, но Семёныч с досадой пояснил:
— Иваныч, чёрт его дери! Это его «Машка». Но как он сюда дотянул-то?
