Ознакомительная версия.
У каждого человека есть своя система примет, и это неотъемлемая часть его мировоззрения. Отнять ее — все равно что выколоть человеку «третий глаз».
Сталкер хмыкнул и повертел головой, оценивая ситуацию. Пройти влево метров триста, и овраг измельчает, а затем вовсе прервется, уткнувшись в каменный завал, по которому можно будет легко и непринужденно взобраться на любой из берегов. Но ведь это крюк! Да еще какой! Триста метров по колено в вязкой ядовитой грязи это вам не то же расстояние по асфальту. Даже сервоусилители легкого бронекостюма не помогут. Вот в тяжелом скафандре — совсем другая песня, там моторы все за тебя делают. Не идешь, а тупо едешь, разве что ногами для приличия перебираешь. Но какой смысл облачаться в такую скорлупу, выходя на короткую прогулку?
Леший бросил взгляд вправо. Там овраг становился еще глубже и расширялся, да к тому же на дне его разливалось целое море кипящей ядовитой грязи. Булькающая, смердящая топь неведомой глубины. Засосет — не выберешься.
В общем, оставался только один путь — вперед. Прямо по скользкой отвесной стенке.
Да, трудно, но не отступать же?
Сталкер сделал еще несколько шагов назад, кое-как утаптывая грязь, секунду помедлил, а затем рванулся вперед. Разбег получился неплохой, но прыжок подкачал. Лешему удалось зацепиться за край обрыва лишь кончиками пальцев. Понятное дело, рыхлая земля осыпалась, край раскрошился, и сталкер съехал по склону на животе.
Теперь грязь покрывала его бронекостюм равномерно, и спереди, и сзади. Хорошо, что сверху не присыпало.
Вторая попытка вышла более удачной. Леший сумел улечься животом на край обрыва и потихоньку-полегоньку выполз на ровное место.
Результат следовало признать удовлетворительным. Выпрыгнуть из такой ямы со второй попытки — даже на твердую четверку.
Леший поднялся, гордо приосанился и аккуратно счистил с костюма самые крупные комья грязи.
Леший повторно пожал плечами и вновь обернулся к приятелям.
— А вы что тут забыли?
— А мы тоже с пути сбились, — охотно ответил Яковлев. — Прикинь! Шли себе по одному мелкому дельцу в Корогод, никого не трогали, а потом вдруг — раз! — словно выключились. Потом включились и глазам не верим. Как будто во сне пяток километров отмахали. Стоим вот тут и озираемся. И главное дело, ни в какую заразу не вляпались, ни с кем не схлестнулись, даже по жестяному лабиринту в районе пионерлагеря прошли, как слабительное по кишкам: петляя, но не задерживаясь. Чудеса, короче говоря, и мистический фарт сплошным потоком.
— А потом тебя увидели, — сказал Толмач. — Идешь весь из себя задумчивый и ни вперед, ни по сторонам не смотришь. Но при этом грамотно идешь. Яму со скоргами перемахнул, муравейник обошел, от биомехов лелевских на всякий случай за «жестянкой» укрылся. Я махнул — ноль реакции. Попробовал на связь выйти, ты не ответил. Ну, а дальше… вот он ты.
— Как живой, — добавил Яковлев.
Если последнее слово оставалось за кем-то другим, Яковлева просто пучило.
— Интересная получилась… фигня. — Леший приподнял шлем и потер затылок. — Гипноз какой-то, что ли?
— Мы с Толмачом жженые, — засомневался Яковлев. — Нас гипноз не берет. Обычно.
— Обычно, — Леший усмехнулся. — А вы хоть раз пробовали?
— Не должен брать, — исправил напарника Толмач.
— Не должен брать, потому и не берет!
— Должен, не должен, это все теория, — Леший жестом остановил зарождающийся спор. — Факты говорят о другом. Мы все трое свернули с пути и очутились здесь, в Копачах. Кто нас заставил это сделать и как, я не в курсе и не очень-то хочу это знать. Меня даже не волнует вопрос, зачем они это сделали. С умыслом или ради практики, не важно. Может, мнемотехники армейские тренируются на наших имплантах или залетные ученые балуются с какими-нибудь психотронными излучателями, мало ли? Но мне интересно, почему выбрали именно нас? Ведь если сейчас посмотреть на Старую Зону с высоты птичьего полета, окажется, что по ней ползает как минимум десяток тысяч вольных ходоков и всевозможных ангажированных личностей.
— Силен ты стал телеги толкать, — ухмыляясь, оценил речь Лешего Яковлев. — Прям оратором стал. Доктором оральных наук. Только лично мне по фигу, почему мы, мне интересно — на фига?
— А я согласен с Лешим, — заявил Толмач. — Мне тоже интересно, почему именно нас бесы попутали?
— Не только вас, орлы бескрылые, туды-растуды вас в скорлупу… — послышалось угрюмое ворчание слева, из-за груды камней, до которой Леший поленился идти по дну оврага. — Что ж тут за буераки?! Ракудрить твою…
Сталкеры одновременно обернулись навстречу еще двум персонажам. Ими также оказались вольные ходоки, причем тоже из жженых, то есть самых что ни на есть опытных. Это были Федор Лосев по прозвищу, конечно же, Лось и Семен Семеныч. Ему по причине солидности возраста прозвища не полагалось.
Ворчал, естественно, Семеныч, самый пожилой, наверное, из всех сталкеров Зоны Смерти. Говорят, начинал он еще в те далекие времена, когда зона существовала в единственном экземпляре, называлась Зоной отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС и считалась просто радиоактивной свалкой, где живут и промышляют всякие бродяги, а по ночам на просторы которой выходят всевозможные мутанты, зомби, вурдалаки и так далее. Просто гоголевский хутор тут был, если верить этим байкам. Разве что панночка в гробу не летала.
Семеныч не отрицал, что помнит годы Зоны отчуждения, и с удовольствием рассказывал о тех героических временах и о людях, которых он якобы знавал лично. До последнего времени Леший считал все «сталкерские страшилки» Семена Семеныча вымышленными историями пополам со старческим бредом рассказчика. Но после того как Механик вживил Лешему дополнительный имплант, сталкер все чаще ловил себя на мысли, что «вспоминает» эпизоды из жизни прежнего владельца дополнительного импланта, и эти эпизоды подозрительно точно соответствуют тому, что рассказывал Семеныч.
В общем, не только Леший умел «толкать телеги», имелись в Зоне Смерти рассказчики и покруче, и один из них как раз приближался к импровизированному месту сбора жженых и «прочих, не хуже».
— И встали они, как могучие дубы вокруг поляны, и образовали совет, — нараспев продребезжал старческим голоском Семеныч. — Но совет дубов — есть дубовая роща и толку от нее ноль, разве что тень в жаркий денек. О чем задумались, детины?
— А ты не задумался? — Толмач смерил пожилого сталкера насмешливым взглядом. — Тоже ведь не помнишь, как сюда свернул?
— Не помню, — легко согласился Семеныч, — ибо старый я, в маразме. Но точно помню, что не сворачивал никуда. В Копачи шел, в них и пришел. Я ничего не путаю, Федя?
Ознакомительная версия.
