— Добро, — согласился комиссар. — После отпуска докладную записку мне на стол. Такое начинание надо распространить на всю армию. А пока держите, — Мехлис вынул из кармана два листка бумаги. — Это ваши отпускные свидетельства. На четвертый день жду вас тут в полдень. Работы ты мне прибавил, товарищ начмед. Но справимся. Должны справиться. И полномочия тебе дадим драконовские. Вплоть до привлечения нерадивых командиров к суду ревтрибунала. А то анархисты какие-то из этих красных партизан, а не большевики.
Когда наша двуколка неторопливо отъехала от Лятошиновки за версту, Наталия Васильевна, которая всю дорогу таинственно молчала, вдруг громко зашипела.
— И что это значит, Георгий Дмитриевич?
— Ты это о чём, милая? — улыбнулся ей.
Какая же она красивая. Особенно когда сердится. Век бы сердил и любовался, как она мурзиться.
— О свадебных подарках комиссара. Может, объяснишь, что это значит?
Сделал морду ящиком и спокойно ответил.
— Три дня отпуска, милая Наталия Васильевна, нам даны командованием бригады на совершения обряда венчания, каковой и состоится в селе Зубриловка, в которое мы и едем.
— То-то я смотрю, ты с собой бутыль спирта прихватил. Мужиков на свадьбе поить?
— Не без этого, любимая. Не только мужиков, но и их баб. Традиции в мелочах нарушать не следует тому, кто собирается нарушить их глобально.
А вокруг осень уже властно вступала в свои права. Для средней полосы России начиналась самое живописное время года. Лишь дубы пока сохраняли зелёный лист. Все остальные древа и кусты радовали глаз желто-красной гаммой цвета от лимонного до темно-бордоваго оттенков увядания. К тому же погоды стояли изумительные. Солнечные и ещё теплые.
— Но как венчаться, если ты мне даже предложения не сделал? — обиженно заявила баронесса.
— Это и будет, любимая, первым нарушением отживших традиций. Свадьба без обручения. Кстати, ты баню топить умеешь?
— Баню? Какую баню? — не поняла меня Наталия Васильевна.
— Самую обыкновенную, деревенскую каменку.
— Зачем? — удивилась она.
— Ну, хоть перед свадьбой-то помыться надо. Не идти же к венцу с запашком каретного сарая. Батюшка не поймет-с, — ухмыльнулся я.
— Вот тебе, противный, — баронесса стукнула меня по плечу кулачком, совсем как когда-то Наташка с путанабуса.
Реинкарнация. Не иначе. Вон как ноздри раздулись. Точно как у Наташки перед нападением албанцев в «Ковчеге», когда девчата по жребию запихнули её в мой номер.
— Так ты ещё смеяться надо мной будешь? — взвизгнула милосердная сестра. — Тогда ещё получи!
И снова мне кулаком по плечу. И по шее.
— Люблю, когда ты сердишься, — улыбнулся я женщине.
— Тогда обойдешься без сладкого, — баронесса отодвинулась, надула губки и засунула ладони под мышки. — И никакой койки до свадьбы!
На что я только хмыкнул и подстегнул вожжами кобылку.
Та, рванув, пошла ровной широкой рысью, и скорость двуколки существенно приросла.
Наталия Васильевна, враз раздумав на меня сердиться, привалилась к моему плечу и восхищённо залепетала.
— Прелестная у вас тут природа. Почти как у нас в Черной Руси. «Короче становился день. Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась». Любите Пушкина?
— А кто его не любит, — ответил ей серьёзно. — Пушкин — это наше всё.
— Как здорово это вы сказали. Действительно он наше всё. К сожалению, всё, что осталось от старого мира.
— Я думаю, что товарищи ещё попытаются «сбросить Пушкина с корабля современности». Но этого у них не выйдет. Не справятся товарищи с Пушкиным. Калибр не тот.
— А зачем они будут отказываться от Пушкина? — возразила мне Наталия Васильевна. — Какая глупость.
— Затем, что он аристократ, крепостник, помещик, камер-юнкер и ездил в гости к царю. Разве этого мало, чтобы объявить его врагом народа? И за меньшее сейчас товарищи к стенке ставят.
— А как же русская культура? — удивилась баронесса.
— Русская культура для товарищей всего лишь орудие великодержавного шовинизма в угнетении национальных меньшинств. У них своя культура будет насаждаться — пролетарская. Пролеткульт, не к ночи будь помянут.
Но судьбы культуры милосердную сестру волновали гораздо меньше, чем своя собственная судьба.
— Георгий Дмитриевич, скажите правду: зачем вам нужна эта свадьба? Я же вдова. Свободная женщина. Всё что вы хотите от меня вы и так имеете? Даже больше…
— Эта свадьба нужна для того, чтобы на вас, разлюбезная моя Наталия Васильевна, не упал топор этой кровавой революции при любом исходе моей персональной судьбы, — пояснил я ей свои резоны. — Так мы уберём баронессу в туман войны. А замуж за разночинца Волынского пойдет мещанка Зайцева. О чем отец Мельхиседек вам выдаст выписку из метрической книги нашего прихода. На основании справки о мобилизации Наталии Зайцевой в Красную армию. Вместе с этой справкой такая метрика — это ваш мандатный базис на будущее, если судьба заставит остаться на территориях подконтрольных товарищам. Бюрократию большевики разведут такую, что царским чиновникам даже не снилась. Все, что князь Салтыков-Щедрин писал как юмор будет реальностью. И жизнь настанет такая, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек.
— А вам самому, что это дает? — теребила она меня на какие-то особые признания.
Не стал её разочаровывать и сказал правду.
— Я просто буду мужем красивой женщины. Любимой женщины! Разве этого мало? Так как насчет баньки?
— Всё я умею, — пробурчала баронесса. — Даже коров доить. Война всему научит.
А сама улыбается до ямочек на щеках и глаза шалые.
Двенадцать верст дороги резвой рысью пролетели быстро. Хорошую кобылку нам сосватал интендант Шапиро.
Припомнив, что ключи от дома у Трифона, уже в селе сразу свернул на соседнюю улицу к его подворью.
На нашу удачу хозяин был на своем дворе и с характерным хеканьем долбил колуном по свежим срезам березового бревна. А его младшие сыновья — погодки десяти и одиннадцати лет, на подхвате таскали колотые плахи и укладывали их в большую поленницу. По виду этой поленницы дров для растопки Трифонову семейству должно хватить на две зимы. Не меньше.
Сам Трифон был одет в расхристанную без опояски кумачовую косоворотку с закатанными рукавами, штаны были заправлены в высокие шерстяные носки, на ногах — опорки от сапог. Из под войлочного шляпка на его лоб обильно катился пот.
— Бог в помощь, Триш. — крикнул ему через забор. — Я смотрю, ты скоро Стоянова переплюнешь по количеству дров.
Неизвестно какими судьбами заброшенный в наше село болгарин Стоянов был притчей во языцах, как самый справный и запасливый хозяин в округе.
