Дед пошёл обратно, только дождавшись, когда я соберу по кустам тарелки, и осмотрев их. Я старался держаться с ним в одном темпе, и спросил на ходу – когда выходим. Он остановился, и мне показалось, что в его зеленых глазах забегали хитрые искорки улыбки.
– Вечером. Ты не увидишь Айду, – скупо сказал он мне. – То, что было ночью там и ночью после – твой аванс, – и повернулся идти дальше.
Удивлённо, но терпеливо оглянулся, когда я ухватив его за рукав, остановил и спросил:
– Ты знаешь?
– Конечно, – ответил он. – Я же Рыбак. Шаман. Зона многому тебя еще научит, Маскаль.
Мне стало не по себе – откуда он знает, как меня назвала Айда? Может, они встречались и общались, пока я спал? Он ответил моим мыслям кратко:
– Зона раскрывает в людях способности. У тебя они есть от природы. Сегодня ты был Айдой. Она – моя внучка. Я был тем проводником, который нашёл её, отощавшую и измученную голодом и жуткой ломкой от наркотиков, которыми почти год травили её подонки – мародёры и бандиты, и из чьего логова её вытащили случайно попавшие на поляну и под шквальный обстрел немецкие разведчики – спецназовцы. На обратном пути их поджидали недобитки, в момент разгрома бункера ходившие на дело и устроившие поредевшему и израненному отряду засаду всего в четырех километрах от Периметра. В том коротком бою почти весь отряд полёг сразу, но оставшиеся в живых двое раненных бойцов вкололи себе наркотики и стимуляторы, и перебили четверых отморозков, сначала закидав их ручными гранатами а потом, доползя, дорезали ножами. Один из бойцов умер там же, на месте, второй был еще жив, когда мы нашли Айду, раздетую, в толстом слое грязи, ползущую и волокущую за ремень спасшего её в подземелье бойца. Его звали Отто, у него отнялись ноги и было сильное заражение крови – медики ничего не смогли сделать, он умер внутри Периметра на носилках, но успел рассказать об Айде.
Айду выходили врачи немецкого полевого госпиталя. Она приходила в себя быстро – молодость и тренированный организм спортсменки сделали своё дело, но душа ее была искалечена. Проверки показали, что она, уроженка Киева, студентка, после встречи с красавчиком-брюнетом, разъезжавшем по городу в роскошном джипе, пропала. Московская милиция сообщила, что похожая по описанию девушка была замечена оперативниками в нескольких ночных клубах и казино, но ей не придали значения – такого рода рослые и статные охотницы до лёгкого счастья с привычной систематичностью появлялись и исчезали в любом большом городе, влекомые запахом лёгких денег и красивой жизни, и, как правило, в родные края уже не возвращались, будучи проданными и выжатыми как лимон секс-рабынями – оседали в других краях, чтобы не позориться перед роднёй, и выходили замуж за первых встречных, чтобы обрести хоть какой-то дом.
Айде повезло – она, молча сбежала из госпиталя, избавив немецких врачей и гладко выбритых щеголеватых военных от головоломки по поводу её дальнейшей судьбы, и неведомым образом приблудилась к сталкерским лагерям. Там она нашла меня, я познакомил ее с Бульбой, которого знаю еще со времён службы, и он взял её официанткой. Айда, глядя на девиц легкого поведения и стриптизёрок, как-то решила попробовать себя на этом поприще сама, и когда я узнал про это – было поздно, она стала не только самой популярной танцовщицей этой части Периметра, но и Бульба, чтобы привязать её, взял её в долю и отстёгивал ей по десять процентов от суточной выручки бара вне зависимости от частоты её выступлений – народ всё равно валил именно к нему, и часто именно ради неё. Она будила в этих уставших, но храбрящихся мужчинах жажду жить…
В личной жизни же она была одинока, не подпуская себе никого и ни при каких условиях. То, что она пригласила меня, оказалось для Деда удивительным сюрпризом, который он не преминул выйти обдумать на свежем воздухе, где я его после мимолётного свидания и застал. А Бульба, заметил он, не врет насчет кредита и бесплатности. Дед мол ему столько хорошего сделал, что ему, даже с гостями, ни разу не приносили счёт. Это теперь уже тоже закон Зоны.
– Пойдешь со мной на закате, будешь отмычкой, стажером, – добавил напоследок Рыбак. – Выспись, оправься, там не придётся.
Солнце подходило к горизонту, моросил мелкий сентябрьский дождь, в лесу стоял запах опадающей листвы, хвои, грибов и чего-то неуловимо далёкого и незнакомого. На небе в стороне Центра Зоны виднелись всполохи вечной грозы. Остановившись на пригорке, мы с Рыбаком наблюдали удивительное зрелище – в ответ на звуки далёкой, но упорной и злой перестрелки где-то на северо-востоке горизонт за лесом озарился вспышками, явно работала реактивная артиллерия.
Потом севернее прямо в воздухе вдруг раскрылись один за другим яркие салюты разрывов, между которыми били красные и голубые молнии. Искры взрывов уже опали, но всполохи в воздухе продолжались еще долго. Вот, значит, как срабатывает воздушная аномалия. Вот, значит, почему в Зону не летают никакие летательные аппараты…
С пригорка была видна уходящая в обе стороны за горизонт высокая железобетонная стена, местами у стены стояли высокие, на толстой бетонной ноге, похожие на водонапорные баки башни охраны Периметра. По обе стороны от стены тянулись несколько рядов прикрепленной к железобетонным столбам колючей проволоки, один или два ряда даже, кажется, были под напряжением.
С башен в громкие динамики без перерыва заунывный голос диктора на украинском, русском и английском языках вещал о том, что Периметр создан для охраны людей от смертельных опасностей Зоны Отчуждения, что все лица, находящиеся в Зоне без специальных пропусков и сопровождения военных Объединённой группировки Международных сил, ставят себя вне закона и могут быть уничтожены без предупреждения.
Рыбак спокойно и размеренно подошёл к одной из башен, метров на двадцать пять возвышавшейся над нами – я поразился толщине и прочности её конструкции. Внизу башни виднелась небольшая овальная дверь, наглухо замурованная изнутри. В рядах колючей проволоки и забора под напряжением петлял зигзагом узкий проход к башне, по которому мы и двинулись, игнорируя предупреждающие надписи на табличках.
Рыбак явно шёл тут не впервые, и прекрасно знал не одним сталкером утоптанную тропу.
– Будешь возвращаться живым, оставь под дверкой что-нибудь не очень ценное из хабара. Это – солдатам. Таков негласный закон, – сказал он через плечо. Его голос как-то зловеще гулко прозвучал из-под капюшона мокрого плаща, силуэт которого резко выделялся тёмным пятном на фоне алеющего неба.
Мы прошли под башней и, подойдя к покрытой вздувшейся и местами отошедшей краской двери, отворили её и, пройдя за стену, закрыли за собой тяжёлую железную дверь на засов, подлезть к которому было несложно через явно «случайно» появившуюся тут дырку в железобетонной стене.
