Ознакомительная версия.
– Дворяне служат иногда? – изумился я. – А кто же служит постоянно?
– Дети рабочих и крестьян. Пролетариат.
– Зачем же служить в армии детям рабочих, если они собираются продолжать ремесло отца?
– Чтобы защитить страну.
– Этим должны заниматься профессионалы, которыми и являются дворяне… Граждане…
Мне стало зябко. Лицо девушки плыло перед глазами. Словно почувствовав мое состояние, она положила мне на лоб ледяную ладонь. Я невольно поморщился.
– Да у тебя жар, Никита! Сейчас накрою тебя шинелью. Ты спи, спи. Ничего не бойся… – Голос девушки прерывался. – Я тебя не выдам. Все равно не выдам.
Не знаю, сколько я пролежал в беспамятстве. Когда очнулся, понял, что не могу больше спать. Мария дремала в углу, свернувшись калачиком на каких-то тряпках. Ей было холодно. Я, шатаясь, добрался до двери, толкнул ее. Не поддалась. Тогда я припал к щели, пытаясь разглядеть что-то снаружи.
Бой продолжался. Дым, казалось, стоял до самого неба. По полю ползли танки – тяжелые, угловатые, с крестами на башнях. Следом за ними бежали солдаты в серой форме. В них стреляли из окопов на берегу реки. Плотность огня защищавшихся оставляла желать лучшего… Но один танк с крестом на башне уже дымился. Может быть, это подбитый нами «Барс»? Нет, очертания совсем другие.
Я вернулся в свой угол, позвал:
– Иди сюда, Машенька! Под шинелью хватит места двоим.
– Боялась потревожить твои раны, – ответила сонная девушка, переходя в мой угол и опускаясь на брезент. – Прости, разморило… Ты можешь ходить? Уйдешь далеко?
– Не знаю. Драться пока точно не смогу.
– Об этом речи быть не может… Наверху стреляют?
– Да. Там, похоже, столкнулись несколько дивизий. Танки, самолеты, сотни людей. До горизонта, сколько хватает глаз.
– Великая война. Страшная война, – кивнула Мария. И запела:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Девичий голосок звучал под низким деревянным потолком нежно и решительно. Слова и мелодия рвали душу. Я был потрясен. А когда она запела припев, даже мурашки по коже побежали.
И сейчас я заметил: землянка словно бы стала другой. Стены укреплены крашеными досками, под потолком болтается фонарь «летучая мышь» – такие я видел только на картинках, их заправляли керосином. В углу – два ящика из-под патронов, маркировка – незнакомая. А у меня никак не спадал жар…
– Нужны антибиотики, – прошептал я. – Антибиотиков тоже нет?
– Пенициллин – только в госпитале.
– До госпиталя я не доберусь никогда.
– Почему? – тревожно спросила девушка.
– Знаю. Просто знаю. Нет никакого госпиталя. Нет сто шестьдесят девятой дивизии. И тебя, Мария, нет.
– Я есть. Вот. – Она положила руку на мое плечо.
Рука была местами нежная, почти детская, местами – огрубевшая, со стертой кожей. Я осторожно поцеловал тонкие пальцы, улыбнулся.
– Значит, тогда нет меня. Ты – милая девушка с Великой войны, а я – офицер Великой России. Той России, которая никогда не допустит врага до Волги.
– Почему тогда ты воюешь здесь? Как мы могли встретиться?
– Потому что так надо. Отдыхай, Маша. Послушай музыку…
Протянув девушке наушники плеера, я нажал на кнопку воспроизведения. В безумной подборке Старостина, казалось, имелось все. Я слышал, как из дальней дали запел Бутусов:
Я просыпаюсь в холодном поту,
Я просыпаюсь в кошмарном бреду,
Как будто дом наш залило водой
И что в живых остались только мы с тобой.
И что над нами километры воды,
И над нами бьют хвостами киты,
И кислорода не хватит на двоих,
Я лежу в темноте…
– Скоро ночь, – сказала Маша. – Можно попытаться выбраться наружу. Если бы ты мог идти…
– Волгу мне все равно не переплыть. И за проволоку нельзя.
– За какую проволоку?
– Боюсь, ты не поймешь. Я и сам не понимаю…
– О каком клинке ты говорил, Никита? Что за клинок? Мне кажется, я видела какие-то ножны в поле, когда тащила тебя. Кортик? Сабля?
– Наверное, это была моя шпага.
– Шпага? – Лицо девушки вытянулось. – Но их ведь не носят уже сто лет.
– Почему?
– Как – почему? Когда появились пистолеты, шпаги стали никому не нужны. Даже Пушкин стрелялся на дуэли на пистолетах, а не бился шпагой.
– Пушкин стрелял из пистолета? – Я был потрясен. – И кого-то убил?
Мария посмотрела на меня укоризненно.
– Плохо так шутить, Никита.
– Извини… Но я не предполагал, что Пушкин мог в кого-то стрелять. Сама мысль об этом кажется мне дикой.
– Зато в него стреляли. И убили на Черной речке. Говорят, что Дантес надел кольчугу, и пуля Александра Сергеевича не смогла причинить ему вреда.
– Не дай нам Бог такого, – невпопад заметил я, имея в виду, что преждевременная смерть поэта могла бы изменить историю России. Ведь я знал, что Пушкин дожил до глубокой старости. Поэт не только «глаголом жег сердца людей» – он сделал много для принятия Конституции, которая действует и сейчас.
Мария уснула. Я лежал, пытаясь не слишком дрожать. По стенам пробегали сполохи. Может быть, это рябило у меня в глазах.
Когда-то давно я читал о взаимопроникновении миров. О том, что обитаемых и мертвых вселенных – бесчисленное множество. Некоторые миры совсем рядом с нами – рукой подать. По них мы бродим в своих снах…
Может быть, и Маша – из другого мира? Такого, где хрупкие девчонки воюют наравне с мужчинами, где русские бьются с немцами, а не с персами, где в сумке у медсестры – не набор антибиотиков и обезболивающего, а бинт и пузырек с йодом… Но как она попала к нам? Или как я попал к ним? Во сне? В бреду? Вдыхая пороховую гарь вместо наркотика?
Но вот она, Маша, лежит рядом со мной, греет теплым боком, пахнет ландышем. И я не валяюсь в поле, не попал в лапы к персам, не распят на броне, как Чекунов, а добрался до укрытия в землянке. А снаружи – чужие танки.
Тоска… Какая тоска! Как можно жить в мире, где подло убили Пушкина, где граждане ходят без шпаг, но с пистолетами, как в Америке, где женщины оказываются под огнем противника… Похоже, и техника в этом мире развита куда меньше. Мария не знала, что такое плеер, говорила о пенициллине и морфии – как будто и не знала о синтетических антибиотиках и таком разнообразном перечне наркотических препаратов… Наверное, она и об ЛСД не слышала. Впрочем, что толку, что я слышал? Не пробовал и не собираюсь. Но морфий – это как-то приземленно.
Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка – такой же сон, как вся моя жизнь?
Ознакомительная версия.
