окнах полыхнуло белым, и не раз, а словно цепная реакция по этажам от оператора к оператору пробежалась, а дальше — рвануло!
Прежде чем докатилась ударная волна, ещё успел заметить, как разлетаются стены и подпрыгивает кровля, а потом мощнейший толчок в грудь отшвырнул к стене, и я сполз по ней на пол. Вставать не стал, завалился в уголок подальше от тел расстрелянных студентов, да так и замер там с пистолетом в руке.
Всё, перегорел. Дальше без меня, дальше сами.
Но нет, конечно же. Это было бы слишком просто.
Чрезвычайное положение в Новинске отменили на третий день, тогда же начался вывод строевых частей корпуса, комендантский час стал действовать лишь в тёмное время суток, было восстановлено железнодорожное и авиационное сообщение. Вот именно последнее обстоятельство и привело меня на заднее откидное сиденье неброской синей малолитражки.
Тогда, три дня назад, к нам в четвёртый корпус так никто и не сунулся, а Вениамин и Касатон, как люди здравомыслящие и бывалые, сами на неприятности нарываться не пожелали. Впрочем, в этом уже не было никакой нужды, да и выглядели они краше в гроб кладут. Уж не знаю, что за воздействие им удалось осуществить, но то буквально выпило из аспирантов все жизненные силы. Я на их фоне выглядел просто живчиком.
После прибытия подкрепления бой не продлился и получаса, но окончательно территорию студгородка зачистили только к вечеру. Количество жертв среди студентов и преподавателей перевалило за сотню, а число госпитализированных я не знал даже приблизительно.
Из моих знакомых, помимо Тараса и нескольких парней с военной кафедры, погибли только Николай и Ребекка. Сунулись с трофейной винтовкой на крышу общежития, там их и накрыл гравитационным воздействием какой-то не в меру умелый оператор.
Надеюсь, сдох в муках, сволочь, если нет — это будет воистину вселенская несправедливость.
Немного утешало лишь то обстоятельство, что Лия с Ингой, несмотря на активное участие в студенческом отряде самообороны, не заработали ни царапины, а Карл с Яном отделались лёгкой контузией. Вроде бы этим всё и ограничилось, но наверняка сказать ничего не мог, поскольку все эти дни общался исключительно со своими бывшими коллегами, а они не были склонны делиться информацией и лишь спрашивали, спрашивали и спрашивали…
Только вчера под вечер в покое оставили, но там пришёл черёд моих коллег нынешних. Вот и сейчас за рулём автомобиля расположился Альберт Павлович, а на пассажирском сиденье шелестел страницами иностранных газет ещё один консультант кафедры кадровых ресурсов — Иван Богомол.
— Что пишут? — поинтересовался мой куратор, будто это сейчас имело хоть какое-то значение. Впрочем, вполне возможно, что имело. Для него.
— У нас или у них? — уточнил помощник.
— У них.
Ну да — с беснованием отечественной прессы всё было ясно с самого начала: одни издания требовали отставки наблюдательного совета особой научной территории и расформирования ОНКОР, другие метили в коалиционное правительство, третьи призывали запретить и предать анафеме всё и сразу, ну а бульварные газетёнки просто смаковали подробности случившегося. Хватало и тех, кто расценил инцидент провокацией и выступал за прекращение всякого сотрудничества с Третьим Рейхом — экономического и политического. Грызня на политическом олимпе шла страшнейшая, и было решительно непонятно, чем закончится дело.
— Латонская пресса единодушно вещает о восстании доведённых до отчаянья студентов из Оксона и Остериха, — просветил нас Иван. — О нечеловеческих условиях содержания, зверствах восточных варваров и темнице народов пишут не только в странах, подконтрольных Третьему Рейху, и фашистской Танилии, но и в Айле, Средине, Окресте и Суомландии. Разве что в Лютиерии, насколько могу понять, главенствует заокеанская позиция о необходимости полного запрета использования сверхэнергии.
Восстание студентов! Я едва удержался от плевка, до того перекорёжило всего от бешенства.
Пригрели на груди ядовитых гадин! Взялись оперированию сверхсилой обучать!
— Так называемый фюрер, — продолжил вещать Иван, — заявил о недопустимости контроля Эпицентра неполноценной расой, великий князь Константин призвал к освободительному походу и реставрации монархии, а вообще все ждут скорой расправы над выжившими оксонцами и призывают к полной экономической блокаде.
— Не будет ни суда, ни расправы, — уверенно произнёс Альберт Павлович. — На родину депортируют.
— Чего?! — Меня аж подкинуло от возмущения, чуть головой крышу не помял. — Как депортируют?!
— Поездом, — спокойно ответил куратор. — А что с ними ещё делать? Расстрелять и дать этим кликушам в руки очередной козырь? Или содержать за республиканский счёт?
— Но…
— Петя, им всем мозги наизнанку ментальным воздействием вывернули, — пояснил Иван. — Они — овощи. Личностей больше нет…
По спине от этих слов побежал холодок, но я не удержался и дал выход раздражению:
— Как?! Как можно было проворонить подготовку такой акции?! На пару сотен человек не нашлось ни одного осведомителя?!
Альберт Павлович остался невозмутим.
— Случайных людей среди оксонских студентов не было вовсе: все до единого идейные сторонники национал-социалистов, у всех на родине остались семьи. Держались обособленно, контролировались присланными инструкторами. В таких условиях агентурную работу вести не так-то и просто. И ты ведь не думаешь, будто против нас играют простофили? Кто-то из осведомителей оказался двойным агентом, кого-то придушили в ночь перед акцией. Мы располагали информацией о планах активистов сковать себя цепями ради поднятия шумихи в прессе непосредственно перед высылкой на родину, но, увы, нам скормили дезинформацию.
— А оружие? А противогазы? Как это всё попало на территорию студгородка? И откуда взялся этот клятый газ?!
— Вот сейчас и узнаем, — улыбнулся Альберт Павлович и взглянул на часы. — Время! — объявил он.
Иван без промедления отложил газеты и первым выбрался из автомобиля в глухой переулок, там надел шофёрскую фуражку с лакированным козырьком и эмблемой Лиги Наций, оправил форменную тужурку, натянул перчатки.
Мы с Альбертом Павловичем тоже в салоне оставаться не стали. Дошли до перекрёстка, и куратор перебежал на другую сторону пустынного проезда, а я встал рядом с вооружившимся револьвером Иваном. Револьвер был самым обычным семизарядным «Вороном» со смещающимся вперёд непосредственно в момент выстрела барабаном, моё внимание привлёк трубчатый удлинитель ствола. Прежде об устройствах бесшумной стрельбы только слышал.
— Готов? — уточнил Иван.
— Всегда, — ответил я девизом скаутов, и тут послышался шум приближающегося автомобиля.
Чёрный четырехдверный «Адмирал» с хромированной решёткой радиатора, объёмными крыльями, белыми ободьями шин и флажком с пятиконечной звездой Лиги Наций шёл на хорошей скорости, но это проблемой не стало. На нейтрализацию его кинетической энергии я потратил лишь четверть своего потенциала, да ещё какие-то крохи ушли на подъём задней оси.
Враз потерявший скорость автомобиль замер на перекрёстке, ведущие колёса впустую завертелись в нескольких сантиметрах над землёй.
