— Ну и что? — Лицо Элии сияло. — А от меня воняет младенцами!
Она переложила одного из упомянутых младенцев с руки на руку, чмокнула Седрика в губы, но не смогла сдержаться — наморщила нос и попятилась.
— Здесь этих короедов десятки, сотни… — В глазах принцессы стояло полное недоумение. — Ты ужасно выглядишь! Бледный как смерть. Что-нибудь не так?
— Все. — Седрик покачнулся; неожиданно выяснилось, что у него болит не только голова, ну и там рука, но и каждая косточка, каждая мышца. — Но зато здесь все мидоудейлские ребята!
Судя по радостной, торжествующей улыбке, Элия полностью разделяла его чувства.
— И не только мидоудейлские — здесь есть ребята из многих других мест. По крайней мере две группы из Неврополиса, уйма коричневых лиц — с ними я еще не разобралась. Самим нужно было догадаться — ну как же иначе смогла бы твоя бабушка угрожать разоблачениями? Их бы всех… — Элия осеклась, вспомнив о присутствии большой детской аудитории. — Иначе она спровоцировала бы именно то, что хотела предотвратить.
Седрик кивнул — ну конечно, собрали бы недозрелый урожай, и все шито-крыто.
— Вот она и послала свою армию и всех их захватила! — торжествующе добавила Элия.
А что, может, бабушка и не такая уж плохая. Нужно будет обдумать это потом, когда голова придет в порядок; Сейчас же ему отчаянно хотелось обнять Элию, да где там… Вокруг Седрика образовалось открытое пространство шириной метра в два — ясное свидетельство того, насколько располагал он сейчас к близкому общению. А еще — и даже больше — ему хотелось лечь и уснуть. Уснуть, скажем, на месяц…
— Так что, — сказала Элия, — в тот момент, когда она выставляла тебя шутом гороховым на пресс-конференции, войска уже выдвигались на исходные позиции — по всему миру. Она готовилась к этому много лет — иначе откуда бы такая скорость реакции!
— А остальные? — Седрик обвел рукой персонажей в простынях.
— Беженцы. Из Банзарака и вроде бы Заира. И из Бангладеш.
Седрик утратил уже всякий интерес к беженцам. Он смотрел на двух подростков, протолкавшихся к Элии сквозь толпу. Одному лет, наверное, шестнадцать, другой младше года так на два. У обоих встрепанные рыжие космы, оба тощие и — для своего возраста — длинные. И оба они смотрели на Седрика — смотрели очень неприязненно.
Элия заметила игру в гляделки и закусила губу.
— Это — Освальд. А это — Альфред. Где-то там измывается над гитарой Гарольд, ему около семнадцати. Ну а это… — она неуверенно улыбнулась и указала на младенца, — это — Берт. Полное имя вроде бы Эгберт, но это для него слишком большая роскошь, хватит и Берта. Он очень похож на всех вас. Ребята, а это — Седрик.
Это было уже слишком. Несколько секунд, показавшихся часами, мозг Седрика не соображал ровно ничего — только регистрировал перегрузку. Копии! Зачем Хейстингзу столько копий? Но чем больше он смотрел на ребят — на самого себя, чудом помолодевшего и размножившегося, — тем понятнее становилось, что они совсем не похожи на Уиллоби Хейстингза. У старика очень примечательные уши — здоровые и развесистые, как лопухи. У мальчишек — ничего подобного. Вот и Багшо про уши говорил.
— Может, есть и другие, — голос Элии звучал почти виновато. — Я еще не успела…
Откуда-то вынырнул тощий рыжий мальчишка лет восьми. Он поражение переводил глаза с Альфреда на Освальда, на Седрика…
— Зачем? — прошептал Седрик. — Зачем это все? И кто я такой?
И вдруг стало очень светло. Люди поворачивались, и Седрик тоже повернулся, чтобы посмотреть, в чем там дело. Люк, захлопнувшийся за его спиной пятнадцать минут назад, снова открылся; одна за другой сквозь него катились тележки, но посветлело вокруг совсем не от их фар, а от вспыхнувших под потолком прожекторов. Изоляционисты установили контроль над куполом.
С Гэвином, и мидоудейлскими ребятами, и Элией, и всеми этими рыжими Седрик вчистую забыл про погоню.
— Быстро! — заорал он. — Твой микрофон! Дай мне твой микрофон!
— У меня нет микрофона, — удивленно нахмурилась Элия. — Потому я и сижу здесь, как в ловушке, второй, наверное, час.
Седрику хотелось сжать от отчаяния кулаки, только очень уж болела правая рука.
— Мне нужен коммуникатор!
— Седрик, милый, а кто это такие? Немцы? Синие?
Колонна тележек, все еще вливавшаяся в купол, катила прямиком к Седрику — возможно, по чистой случайности. Прожекторы заливали площадку ярким, безжалостным светом.
— Это — изоляционисты. Они выбросили десант, перебили институтских немцев и остальных тоже.., да ты же ничего не знаешь. А сейчас охотятся на меня!
— Что? Почему?
— Я убил одного из них. А еще четверых ранил. Кроме того, я убил президента ЛУКа. Пусть мне дадут микрофон!
— Ты что, думаешь, кто-нибудь тебе отказал бы? — печально вздохнула Элия. — Здесь ни у кого нет микрофона. Есть коммуникаторы, почти у каждого люка, только они не работают, я пробовала. Я ожидала, что Бейкер сам со мной свяжется, но он чего-то молчит.
Седрик упал на колени, чтобы поменьше выпячиваться. Не хотелось умирать таким юным.
— А коммуникатор твоей тележки? — удивилась Элия.
— Сдох. Вместе с тележкой.
— О! — , Элия переложила младенца с руки на руку и бросила взгляд на сияющие фарами тележки изоляционистов. — Вон где уйма микрофонов.
— Да они же меня сразу пристрелят! — отчаянно заорал Седрик. — Почему ты такая бесчувственная? Ни вот на столько обо мне не беспокоишься!
— Я совсем не… — вздрогнула Элия. — Седрик, тебе что, что-нибудь угрожает?
— Угрожает? Несколько сотен мужиков преследуют меня по пятам, жаждут моей крови, а ты еще спрашиваешь, не угрожает ли мне что-нибудь!
Элия растерянно покачала головой:
— Я долго мучилась от предчувствий, а за несколько минут до твоего появления все прошло. Милый, я была уверена, что ты для меня важен!
Не очень-то легко отвечать гордо и с достоинством, когда ты стоишь на коленях, воняет от тебя так, что чуть самого не выворачивает, и к тому же все твое тело болит, словно его пропустили через мясорубку. Но Седрик попробовал.
— Я важен для самого себя!
— Да я совсем не про то! Я хотела сказать, почему я не испытываю за тебя беспокойства. — На лице Элии светилась блаженная, почти идиотская улыбка.
— А ты о чем-нибудь сейчас беспокоишься?
— Нет! — И как же я раньше об этом не подумала! — Я должна беспокоиться — но не беспокоюсь.
Ну да, конечно же, разве ж Элию обеспокоит что-нибудь, кроме этой долбаной ее интуиции — а та молчит себе в тряпочку.
Толпа зашевелилась, люди пятились все дальше и дальше. Сделав над собой героическое усилие, Седрик поднялся с коленей; купол угрожающе покачнулся и начал вращаться. Низко пригнувшись, он посмотрел в просвет между черными курчавыми головами. Тележки развернулись шеренгой и медленно наезжали на толпу. Если пойдет стрельба, пострадают женщины и дети. Нужно сдаваться, иначе будет море крови.