— Перекур, — выдохнул Убер. — Бросай дуру!
Они поставили дрезину на землю, остановились передохнуть.
Иван присел, склонив голову набок.
После тарахтения мотора дрезины и гулкого стука по ржавым шпалам тишина казалась завораживающей. Иван сквозь привычный гул в ушах слышал даже, как ветер шевелит траву. Или — кто знает? — трава шевелит ветром…
Как всё относительно в этом мире без человека. Словно с его уходом пропала точка отсчёта.
Будь возможность, мы вернулись бы домой на подводной лодке. При полном параде, прямо на Василеостровскую. Высадились бы на набережной и пошли пешком. Красин, Красин. Эх…
Они сидели рядом с вагоном номер 12. Стёкла в нём были почти целые, кроме пары выпавших. Сквозь грязное стекло внутри ничего не разглядеть.
Уберфюрер поднялся, пошёл к вагону. Что он делает? — подумал Иван равнодушно, тут же забыл, снова прислушался к тишине.
Краем глаза он видел, как Уберфюрер передвинул двустволку на спину (это было его запасное оружие, пулемет РПД остался лежать на дрезине), примерился… уцепился левой рукой за оконный проём. Поставил ногу на ржавый каток, подтянулся…
«ПОМОЙ МЕНЯ», — написал скинхед на грязном стекле.
Спрыгнул, отошел полюбоваться.
И тут что-то случилось. Иван это сразу понял. Словно воздух загустел. Точно нависла над маленькой командой непонятная чёрная тень. Вроде ничего не изменилось, то же самое место, тот же самый пассажирский состав рядом, те же ржавые поручни и ступени. Та же коричневая трава, пробивающаяся между шпал… Но что-то изменилось. И явно не к лучшему. Иван вдруг понял, что давно уже чувствует давление в затылке — словно опять толком не отрегулировал лямку противогаза.
Просто давление стало настолько привычным, что Иван перестал его замечать.
— Зачем? — спросил Иван, когда скинхед вернулся к отряду.
— Что нам остается, кроме смеха? — сказал Убер. — Понимаешь, брат…
Смех — это реакция человека на страшное.
— Не понимаю, — сказал Мандела.
— Что? — Скинхед повернулся.
— Не понимаю, — повторил негр. В резиновой маске он был такой же, как все — не отличить. — Почему всё так? Почему всё должно быть так? Чем мы все это заслужили? Чем они, — он внезапно вскочил, ткнул рукой в перчатке в сторону мёртвого поезда. — Чем они это заслужили? Они ехали домой. Они кого-то трогали? Они кому-то мешали? Почему, блин, в мире вечно происходит какая-то фигня, а расплачивается тот, кто едет в плацкартном вагоне на второй полке?! Почему я должен идти мимо умерших детей, а? Я напрашивался? Какого чёрта я вообще оказался в метро?! Зачем?! Я об этом просил? Просил?! — он надвинулся на Уберфюрера, скинхед невольно отшатнулся.
— Ты чего?
— Я? Я ничего. Ты в вагон этот заглядывал?
— Я?
Негр вдруг поднял руку…
— Нет! — заорал Иван.
Уберфюрер вскочил, попытался перехватить руку Манделы, охнул. Упал на колени. Мандела, пнувший его коленом, отодвинулся. Быстро встал в стойку.
Тоже боевое самбо? — подумал Иван. — Как у Звездочёта?
В следующее мгновение он прыгнул. Мандела резко перехватил его в воздухе за кисть, вывернул корпус. Иван полетел на землю, рефлекторно ушёл в кувырок. Ох! М-мать. Попытался встать… Земля и ржаво-зелёный вагон перед глазами качались. Повернулся.
Мандела посмотрел на них равнодушными стёклами.
Потом поднял руки, ослабил шнурок, стянул назад капюшон.
Взялся за маску…
Не надо! — подумал Иван.
…и резким движением сорвал противогаз с лица — словно кожу снимал. Р-раз! Под серой резиной оказалось потная смуглая физиономия. Широкий нос, тёмные зрачки, ярко-белые, словно светящиеся в сумерках, белки глаз.
Мандела глубоко вдохнул. Ноздри его раздувались.
Уберфюрер с трудом поднялся, с трудом поднял маску, сплюнул кровью. Снова натянул. Выпрямился.
Седой и Кузнецов смотрели на драчунов, озадаченные.
— Что, не ожидал от негра? — спросил Мандела. — Если бы знал, как мне сейчас дышится, Убер. Отлично. Просто отлично.
— Дурак, — Уберфюрер сделал шаг. — Надень маску. Пожалуйста.
— В этом мире нужно что-то менять, — сказал Мандела. — Потому что так, как сейчас — это не жизнь. Это доживание.
— И что? — сказал Уберфюрер. — Ты решил, что надышаться радиоактивной фигней — лучший способ? Это, брат, самоубийство называется. И никакой доблести в этом я лично не вижу. Ты ещё заплачь сейчас, чтобы я расчувствовался.
— Прямо сейчас, — пообещал Мандела. — По просьбам телезрителей.
— Юра, — сказал Иван негромко.
Он видел, куда упал противогаз негра, и медленно, стараясь сделать это незаметно, двинулся в ту сторону. Идти было трудно, в голове гудело. Крепко его Мандела приложил, однако… Но надо.
— Что, командир? — негр стоял к нему полубоком. — Не сладко? Ты извини, что я тебя ударил. Только ты меня не трогай, ладно? Договорились?
Иван остановился. Поднял руки. Только бы он за оружие не взялся…
— Хорошо, Юра.
— Мандела, — Убер сделал шаг вперёд.
Негр вдруг поднял автомат, щелчок предохранителя. Уберфюрер замер. Иван чертыхнулся про себя. Всё это уже становилось не смешно. Далеко не смешно…
— Не надо меня останавливать, — сказал Мандела. — Пожалуйста. Вы мои друзья. Я не хочу в вас стрелять. — Он обвел всех взглядом, упрямый, смуглый. — Но буду.
— Ты, ублюдок чёрный, ты же сдохнешь сейчас! — сорвался Убер. — Надень маску, урод! Или я тебе её в задницу затолкаю!
Короткая очередь разорвала воздух. Очень плохо, подумал Иван. Это настолько плохо, что лучше бы нам вообще отсюда мотать подальше и побыстрее. Затылок разболелся не на шутку.
Уберфюрер отшатнулся. Мандела стрелял в землю перед его ногами.
— Мандела, мы без тебя даже дрезину не дотащим! — крикнул Кузнецов. Молодец парень!
Негр улыбнулся.
— Хороший аргумент, — сказал он, — но запоздалый. Прощайте, друзья. Увидимся в следующей жизни. Или не увидимся. И да, ещё… Не ходите за мной. Не надо.
Он мягко отступил, продолжая держать автомат на весу.
— Но почему? — спросил Иван, чтобы потянуть время.
— Почему я это делаю? — Мандела остановился, покачал головой. — Когда мы туда ехали… на ЛАЭС… Я думал, мы найдем что-то, что станет нашей надеждой. Для нас, для человечества… Что-то… не знаю, что! Но оказалось, что там сидит всего лишь чокнутый старик, разогревающий на ядерном реакторе чайник. Вам не кажется, что это просто метафора, описывающая всё человечество? Мы, люди, всегда так поступали, чего уж скрывать.
— А его сын? — негромко вступил в разговор Седой. Мандела замер. Потом вдруг встряхнул головой, словно прогоняя непрошеные мысли.
