Покоритесь Великому Благу – и вы станете его атомами, испытаете Вечное и Великое Счастье! Сейчас вы – его Болезнь! Излечитесь! Счастье ждет вас всех!..
Тут раздался глухой звон и нестерпимый свист! Уши резануло, как спицей, и что-то теплое потекло по моей шее…
– Да… – прошептал я. – Смерть так прекрасна… Счастье… Покой…
– Не время сейчас, – услышал я предостерегающий тихий, но твердый голос Ирины, и на сердце у меня потеплело…
– А чтобы ничто мне не мешало, – пробубнил Крис-Посейдон, как тогда в долине, – я уничтожу этот Город руками самих людей. Заодно сэкономлю массу энергии для пробуждения Древнейших… Это будет и справедливо и рационально…
Казалось, он бормочет во сне.
– Справедливо? – переспросил я.
– Гармонично, – поправился Потидан. – Неправильность сущего уничтожает сущее… Логично и последовательно…
– Что ты собираешься делать?
– Как я и обещал в самом начале, – голосом переводчика-любителя продолжало это Нечто, – я дал уже команду шаттлу «Пантеона» выпустить сюда весь свой ядерный запас: его немного, но должно хватить – примерно я рассчитал… Много энергии не бывает…
– По-моему, – сказал я, стиснув зубы, – никакой ты не Древнейший, а обыкновенный психопат и маньяк…
– С твоей точки зрения – возможно. – Цветные линии вспыхнули ярким светом, и тьма сверху рассеялась. – Смотри…
Я увидел небольшое окно света и тут же понял, что светлым оно казалось только на фоне чернильного мрака. Над головой зияло усыпанное звездами фиолетово-сизое небо, чуть подернутое дымкой марсианских облаков, и растущую на его фоне белесую точку.
Вскоре она превратилась в военный шаттл гораздо больших размеров, чем пассажирский, с вытянутыми стрелами треугольных крыльев, оттопыренными стабилизаторами и скошенным птичьим носом. Наконец-то я увидел его…
Из-за ощущения экрана в темном кинозале было впечатление иллюзорности происходящего, за что и цеплялась моя бледная надежда в колодце обреченности.
Вот симметрично под крыльями крейсера вспыхнули огоньки голубовато-оранжевого пламени, и от крыльев оторвались блестящие иглы ракет… Они полетели вниз, на меня, а крейсер, полыхнув дюзами маршевого двигателя, задрал нос кверху и исчез за кадром…
Мучительно долго летели ракеты… Медленно, словно хищник, подкрадывающийся к добыче. Пламя их сопел создавало вокруг них сияющий ореол, и, наверное, горел воздух от трения на самом кончике – словно летела горящая спичка…
Черт, как медленно, словно во сне… в кошмаре… Я задыхаюсь… Я жду чуда… Отшельник! Сатана!!! Что же вы медлите??? Почему все молчат??! Я хочу проснуться, пытаюсь ущипнуть себя… Потом – яркая вспышка! Солнце резко закатилось за горизонт, оставляя за собой пылающий прощальный росчерк… Падают на землю горящие острова Дома Древних… Дрожит и гудит каменное дно кратера… Кувыркаются и плавятся глыбы камней, вспыхивают деревья и дома… ВСЕ… Это финал… Та самая развязка, о которой сказала мне моя любовь…
Последнее, что я увидел, – это невысокую глыбу черного базальта с высеченной в нем фигурой Ирины… Складывалось впечатление, что она пыталась выбраться из обломка скалы, но так и окаменела…
Тьма и пустота… Я устал умирать… я устал… Я выдохся совсем…
Оказывается, я зажмурил глаза. Когда я медленно открыл веки, в глаза ударил свет старой лампы с эбонитовым абажуром. Я сидел за ореховым бюро с черными точками прожженной полировки. В одной руке у меня был дымящийся паяльник, а в другой я держал плату детекторного приемника. Распай остывал. Я отложил плату в сторону, открыл старый картонный спичечный коробок и поддел пинцетом светодиод.
– Мне эта сказка не нравится, – капризно сказала девочка с косичками, в синем платьице в белую клетку, не доходившем ей до колена, на котором темным пятном бриллиантовой зеленки была замазана утренняя ссадина.
Она сидела на железном стуле с сиденьем и спинкой красного дерматина. В руках у нее в разворошенной фольге был шоколадный батончик, и на левой щеке красовались разводы шоколада. Две платиновые косички, веснушки и два расстроенных голубых глаза.
– А это и не сказка вовсе, – ответил я, с тихим шипением окунув паяльник в янтарь канифоли. – Это чистая правда.
– А правда бывает грязная? – спросила девочка.
Я тяжело вздохнул.
– Вообще не бывает, – ответил я, наморщив лоб. – Но иногда всякие глупые и плохие люди ее пачкают, и она превращается в ложь.
– А ложь – это не правда?
– Да, – ответил я, – а ты почему не спишь до сих пор? Ребенок-цыпленок? Иди щеку от шоколада отмой и в постель… Где мама?..
«А где я?» – пронеслось в моей голове. И тут в том месте, где пронеслась эта мысль, ярче всех ламп вспыхнула другая: он ошибается! Посейдон ошибся! Он сам подсказал мне решение! Древний уставший сгусток пространства-времени! И никакой он не повелитель Вселенных, если допускает такие ошибки!
Я был мертв – не знаю почему, но в этом я не сомневался… Совсем не так мертв, как в больнице «Зеркала-13»… Я ничего не чувствовал… Я свободно парил во тьме… И это совершенно меня не пугало – напротив, это развязывало мне руки… Я ошибался… Я тоже ошибался в своем эгоизме и одиночестве! Я сравнивал Марс и Землю… Называл Марс кривым зеркалом нашей истории… Я… Образованный человек… Какой стыд… Зеркало – в зеркале каждый видит то, что хочет видеть! В этом-то и первая ошибка Посейдона! Люди имеют одинаковый потенциал – они сами лишь зеркала, изначально не созданные для созидания или разрушения! Накопление ошибок ведет к качественным переменам, а не количественным! Думал меня на этом провести! Древнейший! Ха – как бы не так, дорогой дядюшка. Мы еще посмотрим, кто станцует джигу!!![99]
Внезапно я почувствовал в себе тысячу бормочущих, стенающих, кричащих голосов. Мысленно я начал проводить к ним линии различных цветов, тончайших оттенков. Наконец я четко слышал почти каждого. У кого-то пришлось немного отобрать сияния, кому-то прибавить, и я вдруг ощутил себя маленькой частью чего-то большого и целого! Вот что имел в виду Юнг! Вернадский! Теперь я все понял окончательно! Прекрасно!
– Прекрасно! – произнес тысячеголосый хор.
Я чувствовал буквально всех – от самого последнего приятеля до совершенно чужих, посторонних людей, разных национальностей и оттенков кожи. Каждый из них вплетался в замысловатый плетеный узор, в котором я, к своему величайшему облегчению, не заметил ни малейшего сходства с Крисом! Наедается энергией ядерного распада, сволочь! Давай-давай…
Я невольно расхохотался – точнее, мы расхохотались!
