Я побрел по двору. Все было сделано превосходно, пальмы и ирисы на месте, семена папайи лежат на траве, куда их ночью побросали фруктовые летучие мыши. Я вошел в дом и увидел, что ковер у двери потерт точно так, как я и помнил, а стерео на кухне по-прежнему настроено на нужный канал. Были небольшие проблемы, кое-что она пропустила, но, открыв холодильник, я нашел в нем мое любимое пиво. Откупорил банку и попробовал: превосходный вкус.
Я осмотрел мир сновидения: лучшей работы нельзя было и ожидать. Недостатки я легко исправлю сам. Но что-то все же не так. Что-то исправить я не смогу. Я по-прежнему ощущал пустоту, как чужак, не принадлежащий этому месту. Боль оставалась во мне. Я вспомнил мужчину из своего сна, его обвиняющие слова. То, что я искал, — это человек, которым был я сам. Я вышел на крыльцо, Тамара по-прежнему сидела на своем быке во дворе.
— Этого недостаточно, — сказал я.
— Чего еще ты хочешь? — спросила Тамара.
— Я всегда мечтал жить со страстью. С энергией и пылом. Но каким-то образом я все это утратил. Ты можешь заглянуть ко мне внутрь. Ты делала то, чего никогда не делал профессиональный создатель снов: стимулировала мой гипоталамус, стимулировала эмоции, действовала прямо, а не через посредство окружающего меня мира. Ты заставила меня ощущать страсть.
Тамара кивнула.
— Обычным создателям снов это запрещено. Слишком опасно. Но мне иногда это нужно в работе.
— Я хотел получить этот маленький дом, чтобы почувствовать то, что я чувствовал в Панаме. Я хочу чувствовать — хочу любить мир.
— Любить жизнь, — поправила она.
— Да. Я этого хочу! — Страсть горела во мне. С того самого дня, как покинул Землю, я тосковал по этому чувству.
Тамара покачала головой, глаза у нее были мягкие, задумчивые.
— Я помогла бы тебе, если бы смогла, но четыре дня назад ты хотел умереть внутри. Ты сам не знаешь, чего хочешь. — Она права. Я чувствовал себя так, словно балансирую на канате и не знаю, в какую сторону упаду. — И даже если бы я сделала то, что ты просишь, — с помощью монитора непосредственно стимулировала твои эмоции, — тебя это не изменит. Ты можешь всю ночь провести, подключившись к монитору, но утром по-прежнему будешь ощущать пустоту и мертвенность внутри. Я показала тебе это только для того, чтобы ты понял, что оставил за спиной. Тебе… тебе нужно найти другой путь.
Я взглянул ей в глаза и понял удивительную вещь: она лжет. Говоря, что я должен найти свой путь, она солгала.
— Ты лжешь мне! Ты знаешь больше, чем говоришь! Ты считаешь, что можешь мне помочь, но не хочешь признавать это. О чем ты думаешь?
Тамара задумчиво смотрела в землю.
— Нет. Я не могу помочь тебе, — наконец сказала она. — Забирай свой монитор и постарайся помочь себе сам.
* * *
Днем я отнес монитор в лес, сел спиной к стволу дерева и подключился к созданному Тамарой миру. Многие мелкие подробности нуждались в корректировке.
Начал я с дома, простого белого дома. Воссоздал трещины в штукатурке у фундамента, отколол несколько кусочков красной черепицы на крыше. Начал все восстанавливать буквально таким, каким помнил, создавал совершенную запись, чтобы уже никогда не забыть. Дома соседей, вой обезьян на южном берегу озера, виды, запахи, звуки ярмарки — все эта я включал в свой сон в последующие несколько дней. И когда закончил, получил мир, в котором мог провести целый день в своем киоске на ярмарке, продавая лекарства. Все было так, как в действительности.
Я остро сознавал, что все это по-прежнему было бы моим, если бы я не убил Эйриша. Тамара могла передать свои тайны партизанам — герильям; было чистым безумием приканчивать Эйриша.
Я украшал камин в своей берлоге, воссоздавал вазы и салфетки, которые унаследовал от матери, когда ко мне подключился Перфекто.
Он посмотрел на меня.
— Я беспокоился о тебе. Ты кажешься таким… озабоченным, печальным. Может, боишься предстоящего сражения?
— Не очень. На открытом месте у ябандзинов нет шансов. Мы их уничтожим. Хотокэ-но-Дза взять будет потруднее. Не знаю, как мы справимся с управляемой на расстоянии защитой.
Перфекто кивнул. Немного погодя он сказал:
— Должно быть, это твой дом. Красивый.
Я показал ему дом и двор, объяснил свои планы. Показал место, где воссоздал ярмарку. Он кивнул, печально улыбаясь.
— Вероятно, все правильно. Не слишком безумно.
— О чем ты? — спросил я.
— Ты уверен, что не собираешься сбежать в прошлое, как иногда делают старики? Могу себе представить, как ты будешь проводить целые дни в этом сонном мире, а тем временем твое тело придет в негодность.
— Нет! Клянусь тебе, я не собираюсь этого делать! — воскликнул я, придя в ужас от нарисованной им картины.
Перфекто облизал губы, положил руку мне на плечо и отключился.
Я снова принялся рассматривать комнаты, пытался припомнить все подробности, упивался ими. Потом позволил иллюзии рухнуть и отключился. А монитор оставил в лесу.
* * *
На следующий день рано утром дирижабли Гарсона, полные оборудования, улетели на север, подальше от предстоящей битвы; наш космический челнок с людьми и кибертанками улетел к Хотокэ-но-Дза; а мы в своих машинах двинулись по реке тоже в сторону Хотокэ-но-Дза навстречу приближающимся ябандзинам. По реке, как по широкой дороге, машины могли двигаться по сотне в ряд. Шли на полной скорости и за час преодолели горы, на которые иначе потребовалось бы несколько недель. Сосновые леса сменились обширными саваннами, поросшими туземной травой с синими плодами, похожими на яйца малиновки. На песчаных отмелях в реке грелись на солнце речные драконы тридцати метров длиной; при нашем приближении они, как змеи, уходили в воду.
Ребенок может видеть животное или растение, но не воспринимать его существование. Только несколько лет опыта дают возможность отличить маргаритку от одуванчика. И я был как ребенок в своем восприятии. Когда я говорю, что видел поле, поросшее травой, с листьями, как перья, я описываю только то, что увидел на поверхности. Упрощаю для описания, но упрощенное описание неточно. Потому что были и другие растения: какие-то длинные ультрафиолетовые ленты, травы, похожие на крошечные сосны, лианы с невероятно толстыми пузыристыми корнями. Но сознание не воспринимало все это одновременно. Как невозможно воспринять одновременно все бесчисленное множество растений на хлебном поле и насекомых среди них, так и мое сознание не воспринимало отдельные явления. Мозг мой восставал. Глаза и голова начинали болеть, когда я пытался перечислять разнообразных животных и растения. Часто я даже не знал, что вижу.
