Я – в послепрыжковой секунде. Надо же, сумел вырваться! Из постапокалипсиса… в постджамп. Коротко назову так все, что меня впереди поджидает.
Прыгнуть и перепрыгнуть – не одно и то же. Но я сумел и то, и другое.
Однако перед прыжком совершенно не думал о том, что ждет меня, когда я вернусь домой… Ведь тот, кто однажды исчез из этого мира, и тот, кто сюда опять впрыгнул, – не один и тот же человек, даже если и зовут их вроде бы одинаково.
Грех, за который попал в ЗОНУ, искуплен, раз удалось вернуться оттуда, но сможет ли этот новый человек жить дальше, не совершая новых грехов? И кто знает, если будет он их совершать, не случится ли вдруг так, что за какое-то из деяний – снова исчезнет однажды, чтобы погрузиться в…
Жизнь прожить – не поле перейти. Не по степи на бронемашине рассекать. Грехи подстерегают на каждом шагу, только и успевай вовремя останавливаться, чтобы не согрешить невзначай…
Но разве это значит, что я должен позволять какой-нибудь «змеегусенице» с ножевым клинком, блеснувшим в ручонке, убивать меня?!
Вот ведь! А я только-только начал подумывать о том, чем займусь после освобождения, по какому адресу в постджампе отправлюсь первым рейдом. Помогло письмо Сержанта, которое я вдруг явственно ощутил зажатым под левой рукой. Каким чудом оно там спряталось и уцелело, непонятно, – ведь ЗОНА в секунду прыжка, оказывается, у меня отобрала все, что было на мне и при мне. Я действительно голый, у меня ничего нет! Кроме собственного тела, собственных чувств, собственной памяти о пройденных периодах жизненного пути и этого бумажного конверта, уголками настойчиво колющего левую подмышку, рядом с сердцем…
– Ну, вот ты и дома, сталкер! – произнес я вслух. – Допрыгался.
Очень кстати вспомнилось написанное одним из великих авантюристов, по натуре – тем еще сталкером. Прошлого не вернешь, а заботиться о будущем не имеет смысла, потому что оно все равно уйдет в прошлое. Поэтому carpe diem! Цени мгновение!
Больше ничего и нет у человека. Это и есть жизнь.
Выпрямившись, я расправил плечи и уже оценивал взглядом дистанции, которые разделяли меня и парочку этих существ, перехвативших жертву в тени древесных крон той самой вожделенной рощицы. До чего же страстно я желал попасть в нее, часами выстаивал перед Рубежом, жадно разглядывая поле, солнце и деревья, мелькавшие в просветах… Раз за разом они, открываясь в сером тумане на секундочку, манили совершить прыжок. Сгореть в лучах смерти – или вернуться домой.
Но не для того же, чтобы остаться в этой траве и пойти на корм этим деревьям!
Ведь на самом деле я выпрыгнул не голым нищим бродягой, а истинным богачом. Ходка продолжается, пока у сталкера остается самая ценная добыча, отвоеванная у ЗОНЫ.
Собственная жизнь…
Бывшая напарница Большого порывисто шагнула к отобранным у него вещам, опустилась на колени рядом и сжала в ладони унаследованный символ искупления… Подняла голову, вгляделась в картину внешнего мира, через неравные промежутки мелькавшую в проеме выхода, недоступного ей. Долго смотрела, пристально, словно хотела различить ушедшего на волю напарника. Но безуспешно, ее ведущий уже растворился среди древесных стволов… Наконец рывком, решительно поднялась с колен.
Когда девушка выпрямилась и повернулась в обратную сторону, глаза ее были сухими. Слезы больше не застили их серой пеленой, похожей на убийственный туман Рубежа. Твердым, цепким взглядом сталкерша оценивающе смотрела в глубину Зоны, будто стремясь заглянуть внутрь непостижимой сути происходящего.
Она даже как-то ростом выше стала, или это только казалось… Оценить ведь было некому, все ушли.
Но от привычки говорить лишнее она точно избавилась. Не произнеся больше ни единого слова вслух, Нэт распотрошила наследство и забрала все, что смогла унести. Серебряное распятие отправилось за пазуху, поближе к сердцу.
Затем бывшая Маленькая повернулась спиной к выходу и Запределью, мелькавшему по ту сторону, извне, и молча, не оглядываясь, шагнула прочь от границы реального мира. В эту секунду начался ее одиночный рейд по концентрационному ареалу насилия, зла и грязных помыслов, накопленных человечеством.
Избрав путь, она уходила по нему. Не пустые слова, а четкие, целеустремленные поступки и движения подтверждали, что теперь Нэт никому и ничему не отдаст свое право на попытку.
И пусть, пусть жизнь человеческая – меньше чем ничего в сравнении с бесконечностью, всего лишь крохотный миг, по масштабам сущего, только мимолетная искорка в леденящей тьме Вселенной… прожить ее можно так, словно она ничуть не короче вечности. Это время – единственная настоящая ценность, доставшаяся человеку от зодчих мироздания, кем бы они там и тут ни были. Надо только не растранжирить ее попусту, успеть сотворить как можно больше тепла и света.
Напарник, вчистую освободившийся из плена хаоса, оставил ей бесценное наследие. Волю к победе. Он поделился основным залогом выживания человека в Зоне.
Главному научил.
Никогда не сдаваться, чтобы не прекратился отсчет секунд между прошлым и будущим…
г. Николаев;1995–1996 гг., сентябрь – декабрь 2011 г. Пеплум (от «peplum» – женская верхняя одежда в Древнем Риме, аналог греческого пеплоса; буквально – «покров»; англ. вариант – sword & sandal, «меч и сандалии») – жанр исторического кино, для которого характерны следующие признаки: использование античных или библейских сюжетов; большая продолжительность фильма (зачастую более двух часов); масштабность: батальные сцены, панорамная съемка и огромное количество массовки. Несмотря на историчность сюжета, в фильмах могут присутствовать значительные расхождения с историей в угоду зрелищности; не всегда ставится задача достоверного воссоздания исторических событий. Впрочем, с этой задачей обычно не особенно справляются и фильмы, претендующие на документальность; толкования уцелевших исторических свидетельств неизбежно попадают в прямую зависимость от восприятия и убеждений авторов. (Мысленное примечание Большого, заметка на полях повествования).
На лугу цветочек маленький расцвел, / То цветок вереска. / И вокруг него кружатся сотни пчел, / Сладкого вереска! / Манит их волшебный аромат / Лепестков, что на ветру дрожат. / На лугу цветочек маленький расцвел, / То цветок вереска… – Текст известнейшей маршевой песни «Эрика» (автор Хермс Ниль, перевод Я.С. Семченкова), основан на игре слов: Erika не только женское имя, но и вереск по-немецки. Именно ее мелодия чаще всего невольно возникает в памяти у людей по ассоциации, когда заходит речь о германских маршах Второй мировой войны.