— Ну это ж, надо!
— И что бы мог этот вопль значить? Седрик остановился, задумчиво потирая подбородок:
— Н-ну… Я вроде примерно разобрался в ее махинациях. Она вывела меня на эту пресс-конференцию как нелепое чудище, как теленка о двух головах, но для разных людей это зрелище имело разный смысл — так Элия говорит. Я выглядел сельским дурачком, да и она — немногим лучше: впавшая в глубокий маразм старуха, опекающая дебильного внука. Эта — первая — уловка довела до бешенства телевизионщиков, но было и другое. С моей помощью она засвечивала питомники, намекала на клонированных двойников, причем делала это при миллионах зрителей, одним словом — угрожала сотням влиятельнейших людей. В-третьих — или в-девятых, я уже сбился со счета… Так вот, последним номером программы она закидывала удочку на убийц. Капсула с ядом была наживкой, я — согнутой булавкой, оставалось только подождать, пока они это добро проглотят, а тогда — дергать леску.
— И что же дальше? — осторожно поинтересовался Абель. (И как это Элия, человек со стороны, сумела во всем этом безошибочно разобраться?) — И чем большим идиотом я бы себя выставил, чем глубже уселся бы в лужу, чем хуже справился бы с бабушкиным заданием, тем, с ее точки зрения, было бы лучше, верно?
— Пожалуй.
— Девлин ни в жизнь не отправился бы на Нил без меня. И без тебя — ведь он знал, что вся будущая колонизация Тибра держится на тебе.
Девлин знал не только это.
— Спасибо, — кивнул Абель.
— Я вот только никак не могу понять, — негромко добавил Седрик, — с чего это Агнес присвоила мне оперативный первый ранг? В конце, в схватке с изоляционистами он пришелся очень кстати, но уж такого-то поворота событий даже бабушка не могла предвидеть!
— Хм-м.
— И вообще это не в ее характере. — Седрик неуверенно смолк. — Ладно, спрошу у нее самой завтра. Спокойной ночи, ваше величество.
А задумываться о подобных проблемах совсем не в характере Седрика, это все Элия мальчонку подзуживает. Что не имеет ровно никакого значения — ведь мысль уже в его голове.
— Подожди, — сказал Абель.
А какая, собственно, разница — теперь-то, когда Кейнсвилл остался на Земле и — в прошлом? К тому же честность — лучшая политика. В случае, когда никакая иная политика не приносит желаемых результатов.
— Знаешь, Седрик, лучше бы ты не поднимал этот вопрос в разговоре с бабушкой. Не нужно, ладно?
— Почему? — ощетинился Седрик. Нахальство и самоуверенность этого парня росли прямо как на дрожжах. Общение с такой девушкой, как Элия, неизбежно поднимает мужчину в его собственных глазах. Либо опускает — это уж как получится.
— Потому, — обреченно вздохнул Абель, — что Матушка Хаббард не знает об этом ровно ничего. Она поставила тебе сплошные девятки — и личный класс, и оперативный.
— А кто же тогда…
— По-честному? Только чтобы никому ни слова.
— Хорошо. Ну, Элии-то я, конечно, скажу.
— Не сомневаюсь. Так вот, это сделал я.
— Что? Почему? Каким образом? — Седрик захлебнулся, пробубнил что-то неразборчивое и добавил:
— Когда?
— Когда? Да тогда еще, когда вы с Багшо летели на вертолете. Каким образом? Тоже мне, проблема. Я же вырос в Кейнсвилле и самповском Центре. Никто — ни одна живая душа! — этого не знает, но я взломал мастер-код Системы еще в самом нежном возрасте, в тринадцать лет.
— Брешешь, — уверенно отмахнулся Седрик.
— Нет.
— Это невозможно — ну как ты мог такое сделать?
— Спрятался под кроватью и подслушал несколько паролей самого высокого ранга. Седрик недоверчиво хмыкнул.
— Нет, — уточнил Абель, — я далеко не всесилен. В ту, скажем, ночь, когда Агнес утащила тебя на переговоры с Гранди и Ченом, мне не удалось узнать, где вы находитесь, — но по большей части Система меня слушается.
Он вспомнил свое детство и непроизвольно ухмыльнулся. Система, созданная с несколько иными целями, оказалась великолепным инструментом для подглядывания, обмана, хулиганских шуточек, бездонным кладезем развлечений… Да уж, повеселились мы вволю!
— Тогда, утром, я видел тебя в постели Элии. Ты лежал на животе, натянув простыню на голову.
— Ублюдок!
— Что-то не слышу я в твоем голосе благодарности.
— Н-ну… Это что же, так она, значит, даже и не знает… — Седрик начал было смеяться, но тут же смолк. — А почему ты так сделал? Ты что, так вот и раздаешь первый класс направо и налево, всем своим дружкам?
— А-а, ты вот про что…
Чтобы выиграть хоть немного времени,. Абель потянулся и зевнул. Вопрос был на засыпку. С какой это стати передал он почти полный контроль над Кейнсвиллом в руки двухметрового деревенского недотепы? Хохмы ради? Хохмы хохмами, но это уж малость чересчур. Бешенство? Да, возможно. За всю свою прежнюю жизнь Абель Бейкер вышел из себя всего дважды, однако тем вечером, когда он наблюдал сцену, разыгрывавшуюся в “Президент Линкольн-Отеле”, — наблюдали, собственно, Агнес Хаббард и Фиш, а он подключился к их каналу, — его охватила неудержимая, до тошноты и головокружения, ярость. И сам стробогипноз, и бесчеловечная жестокость, с которой он применялся, и побои потом (сильные эмоции сразу по выходе из гипноза способствуют закреплению внушения, это хорошо известно, однако побои — они и есть побои, чем их ни объясняй) — все это привело Абеля в бешенство. Ну а Седрик завоевал его искреннее восхищение.
Зевать можно долго, но не бесконечно; Абель закрыл рот и еще раз потянулся:
— Не знаю. Да какая, собственно, разница. Главное, что в конце первый класс тебе очень пригодился, ты же сам говоришь. А может, я тоже ясновидящий, как твоя принцесса.
Седрик скептически хмыкнул, но спорить не стал и заговорил совсем о другом:
— Я и не знал, что ты вырос в Кейнсвилле! В его голосе слышались обида и что-то очень близкое к зависти.
— Будь моя воля, я предпочел бы Мидоудейл. Любой ребенок предпочел бы.
— Питомник? — презрительно ухмыльнулся Седрик. — Да разве это место для нормальных людей? Это только для клонированных копий.
— Да какого хрена ты несешь? Ну что, спрашивается, плохого в клонированных двойниках? Чем они тебе не угодили?
То ли голос Абеля звучал излишне темпераментно, то ли сообразительность Элии передавалась при контакте, на манер заразной болезни, но Седрик произнес всего одно слово:
— Рассказывай.
— Ты сперва садись.
— Нет. Рассказывай.
Абель вздохнул и прислонился к дереву, чтобы разгрузить калеченую ногу.
— О'кей. Твоя, парень, бабушка — очень странная женщина. Она, видите ли, не любит неудач, ни в чем. А мать из нее получилась совсем никакая, тут уж была не неудача, а полный провал. Они с Джоном цапались двадцать пять часов в сутки, восемь дней в неделю. Она давила, он бунтовал. Он смылся из дома лет в семнадцать, затерялся в мире на много лет. Агнес искала пропавшего сыночка и не могла найти — пока тот не стал чемпионом мира по родео.
