— А что Валиев у него делал?
— Поговорить хочешь, что ли? — как бы делом спросил Тенго, наклоняясь за чашкой.
— Так вроде кто-то обещал, — напомнил я.
— Вот завтра и поговоришь, — он откинулся в кресле и глотнул чаю, не поморщившись. — Если желание еще есть.
— Есть.
— Ну и хорошо. В понедельник едем?
— Это как ты скажешь, — я тоже снова попытался отпить и убедился, что чай уже не такой горячий. Взял кружок овсяного печенья, откусил, запил.
— Брать что надо?
— Да ничего… пулеметов и водки побольше.
— Да? — озадачился он.
— Ага. Водкой будем меня отогревать, а пулеметы на случай если адаптанты там появятся. Вы же рейды туда прекратили?
— Так далеко не ходим, верно.
— Вот и бери по паре на сани как минимум. Тогда их прижать огнем можно будет и смыться. Хотя лучше бы тихо скататься.
— Лучше, — согласился Тенго.
* * *
В воскресенье снег опять валил с новой силой, словно природа поставила себе задачу засыпать все под крыши. Машины с плугами катались по городу постоянно и то едва справлялись, сыпало и сыпало. Зато было тепло и безветренно, а во дворе дома такая благодать была, что просто залюбуешься.
С утра колол дрова для камина, заодно подумал, что если не выскочу из Отстойника — летом баню построю. Очень остро ее здесь не хватает. Намахался топором так, что руки и спина гудели, но вообще я это занятие почему-то очень люблю — и физкультура, и запах дерева, и вообще…
Где-то к полудню пешком притопал Тенго, сказал:
— Не передумал? Тогда пошли.
— Пошли.
Накинул тулуп, сунул пистолет в кобуру, и пошел вместе с ним в сторону той самой новой комендатуры, которую, оказывается, оборудовали в здании бывшего горотдела милиции. Дошли пешком, прогулялись, воздухом подышали. Заодно Тенго поинтересовался как дела идут по "базе отдыха".
— Нормально, проект есть, вроде толковый, смета есть, с землеотводом закончили, септики уже заказали, пока все сделают и сварят — как раз сезон подойдет.
— Это хорошо. Я, если честно, хочу тут второе Сальцево сделать, разве чуть приличней. Ехать сюда ближе, плюс природа, тварей почти не бывает, вокруг площади еще пару-тройку кабаков выстроить — и тут весь народ гулеванить будет.
— Может и получится, согласен. Здесь его в темнице держите? — показал я на двухэтажное здание, на окнах которого красовались новые решетки.
— Здесь, ага, комендатура. Заходи, — пропустил он меня на крыльцо первым.
Несмотря на сельско-беспечное окружение, служба в комендатуре была поставлена. И охрана серьезная, и проходить пришлось в полуподвал через две решетки, в общем — серьезно. Между двух решеток пришлось еще и оружие сдать, с ним не пускали.
Камер в подвале было всего две, место под содержание заключенных тут не слишком приспособленное, разве что под задержанных за мелкую хулиганку, но Валиева по-прежнему продолжали держать здесь, даже не в камере, а небольшой комнатке, обставленной на манер общежитейской. Даже с окном, выходящим во дворик, через которое можно было разглядеть ноги проходящих людей и колеса машин, там еще и гараж комендатуры был. Разве что дверь была серьезной, хоть и деревянной — с зарешеченным окошком и мощным засовом, который, правда, словно в амбаре, запирался на висячий замок.
Валиев просто лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок, когда дверь открылась и нас запустили внутрь.
- Айвар Равилевич! — по-шутовски отсалютовал ему Тенго. — Гостя привел, принимайте!
— Тенгиз, тебе бы серьезности, — кривовато усмехнулся тот и спустил ноги со спинки кровати на пол, усевшись.
— Бери табурет, садись, беседуй, — сказал Тенго мне. — Потом выводного позовешь, выпустит.
— Хорошо.
Спутник мой вышел, дверь закрылась, громыхнул засов.
— Ну здорова, — кивнул Валиев мне. — Хоть и не ожидал.
— Бывает, — ответил я, подвигая табурет к стене напротив и усаживаясь на него. — Зачем заказали меня, уважаемый?
— Ну почему сразу заказал? — даже удивился Валиев. — Увезти хотели, побеседовать, все такое.
— Ага, понятно, — улыбнулся я. — Те, которых мы в порту вчера постреляли, тоже увезти хотели?
Валиев поморщился слегка, словно пробуя языком больной зуб, и ничего не сказал.
— А то двоих взяли, а они беседовать с нами вперегонки кинулись. И все в вас, уважаемый, пальчиками тычут. Мол послал, нас, говорят, на душегубство, отчего мы теперь страдаем душевно и от смертного страха гадимся. Зачем послал?
— Это не за тобой, — ответил Валиев, посмотрев в окно. — Не в тебе там дело, в Милославском. Ты так, просто не в том месте и не в то время.
— Я бы поверил, — кивнул я, изобразив душевность в голосе, — но дело такое, что верить не получается. Потому как у меня список "братьев по слою" есть из вашей бывшей секретки, и от этого пасьянс совсем по-другому раскладывается.
— Ну и что тогда тебе от меня надо, раз ты все знаешь?
— Для начала узнать хочу, сколько там еще народу за мной охотится.
— Да все уже, — опять кривая ухмылка. — Если Митяя с пацанами накрыли, то уже никто не сунется. И не до этого уже никому.
— Что за Митяй?
— Бандиты это, у них хутор за Сальцево, по зиме такими делами подрабатывают. Да забудь ты уже про них, все.
Я подумал, что он мне сейчас наврал, но не до конца. Просто по поведению и рожам что убитых, что пленных, выходило что и вправду бандиты. В Углегорске их никто не знал, да и по сальцевским базам не опознали. Значит откуда-то издалека. Может те самые, которых, по слухам, привлекли с разведбатом воевать. Для меня это не принципиально.
— Я, в общем, по какому делу…, - перешел я к главному. — Серых… ушел?
— Вот уж… у кого что болит, — снова уже знакомая кривоватая усмешка. — Что мне будет, если скажу?
— Я Болотову правду не расскажу, — ничем не ласковей улыбнулся я ему навстречу. — Доказательств у меня, может, и не много, но объяснить, зачем ты к нему подкатился, смогу. — заодно отбросил я и излишнюю вежливость. — Веришь? И как ты думаешь, чем вся эта твоя эпопея закончится, если он узнает? Мы можем даже поспорить, сможет он подходы найти, чтобы тебя в тюрьме удавили, или нет.
— А ты думаешь, что у меня тут много других опций? — он откинулся назад, к стене, сложив руки на груди. — Вроде как меня отсюда гулять отпустят?
— Я других твоих дел не знаю, так что сказать не могу. Я честно скажу: расскажешь — попытаюсь ходатайствовать о том, чтобы покушения на мою персону к тебе не привязывали, а уж дальше ты сам. Все, что могу. Не скажешь… ну разберусь я, в конце-концов. Я и так уже почти все знаю.
