— Понимаю, — сказал Иван.
— Вечная память… — начал Водяник и замолчал.
Глаза мокрые. В изрядно поседевшей чёрной бороде блестят капли.
— Да, — сказал Иван, протянул руку. — Прощайте, профессор. Может, ещё свидимся.
* * *
Мемориальная стена была закрыта табличками с именами умерших и погибших.
На полу под стеной стояли стаканы и кружки с сивухой, накрытые галетами. Горели несколько свечей. Тёплый свет и запах горящего парафина.
— Она выходит замуж, — сказал Зонис.
Они с Иваном стояли по отдельности, на расстоянии, словно незнакомые люди. Здесь, на территории Альянса, ему было не с руки оказаться узнанным.
За прошедшее с их последней встречи время Зонис совсем не изменился. Как был мелким, наглым и болтливым, так и остался. Но внутренняя жесткость в нём была и раньше, — иначе бы он вообще не стал диггером.
Невский гудел вокруг. Иван дёрнул щекой. Этого и следовало ожидать.
— Что ещё мне нужно знать?
Зонис пожал плечами. Всё-таки совершенно семитская у него внешность. Нос, брови, профиль, покажи по отдельности, всё равно поймут, что еврей. Рыжеватые вьющиеся волосы. И снайперский прищур глаз.
— Маяковская осталась под контролем Альянса, а Площадь Восстания, похоже, получит независимость. Буквально на днях. Кажется, даже собираются пригласить обратно на трон Ахмета. Правда, уже конституционным монархом. Тебя это удивляет? Меня нет. Нет и нет, если спросишь меня. Не удивляет.
— Что ещё? — прервал Иван.
— На Василеостровскую провели свет. Постоянный. Без лимита и прочего. Такая фишка. Говорят, это всё благодаря новому коменданту. Не знаю точно.
— А кто он? — спросил Иван. — Новый комендант?
— Твой старый друг Сазонов. Молодец парень, верно?
Иван внимательно посмотрел на Зониса.
— Что-то не слышу искренности в твоем голосе.
— А он мне никогда не нравился, — сказал Зонис. — Не знаю почему. И до сих пор не нравится.
Иван кивком показал на стену.
— А ему?
— А ему уже всё равно, — сказал Зонис и пошёл прочь. Шелест ткани. Когда диггер ушёл, Иван поднял взгляд.
На стене была маленькая белая табличка с надписью «Александр Шакилов». Вечная память, друг.
* * *
Иван вышел прогуляться по станции.
— Мультики посмотреть хочешь? — тихо предложил мужичок.
— Что? — Иван сначала не понял.
— Мультики. Есть новая штука — только для особых клиентов. «Фиолетовая пыль», дорогая, но того стоит. Её с Васьки везут. Лучшего прихода ты в жизни не видел, гарантирую.
С Васьки. Иван помертвел, кулаки сжались сами собой. Фиолетовая пыль. Вот оно, значит, как обернулось?
— Откуда, говоришь? — глухо спросил он и шагнул вперёд. Увидел в глазах мужичка страх, размахнулся….
Иван! Да остановись ты!
От торговца дурью его оттаскивали втроем. Потом били. Иван почувствовал, как треснули ребра с правой стороны. Когда его привели в комнату, бросили на койку, он лёг и отвернулся к стене.
Я умер, подумал Иван.
* * *
Скинхед взял в руки коробку, повертел, разглядывая надпись на экране.
— Том Вэйтс, — прочитал Убер вслух. — Я и забыл, что такой существует.
— Блюз, — сказал Косолапый. Это был его аудиоплеер.
— Ага, блюз.
Убер с Косолапым переглянулись. С пониманием. Я знал, что они друг другу понравятся, подумал Иван отстранение Жаль, что они так никогда и не встретились… Косолапый взял белую коробочку и нажал кнопку. Заиграла музыка, потом знакомый ужасный голос негромко запел о вечере субботы и тёплом свете придорожной кафешки. И об официантке в белом передничке, ради которой только и стоило остаться в этом чёртовом городишке. Прощай и пора на автобус.
— Жить в Питере и не слушать блюз — это всё равно, что жить в Туле и не есть пряники. Или, скажем… — Косолапый задумался на мгновение. — Жит в Туле и не иметь самовара…
— Угу. Или жить в Иваново и не быть девственницей. Твои сравнения., прямо скажем…
— Вот ещё: жить в Туле и не иметь автомата Калашникова.
— Пряники — попса! — сказал Убер.
— АКэ — говнорок! — Косолапый подумал и щёлкнул пальцами. — Путин президент!
— Банально, — поморщился Убер. — И вообще, он в Питере уже выступал.
— Не пойдём?
— Не пойдём.
— Слушайте, друзья-товарищи, вы задолбали, — сказал Иван. — Дайте поспать.
Побил кулаками подушку и уткнулся в неё лицом. Внезапно его накрыл холодный озноб. Вдруг я сейчас проснусь, а их нет? — подумал Иван, но упрямо продолжал лежать лицом в шершавую душную ткань, пахнущую застарелым потом.
— Что это с ним? — спросил голос Убера.
— А он всегда такой был, — Косолапый громко зевнул. — Не обращай внимания. А вот эту слышал?
— Отличная песня, — сказал голос Убера.
— Вот. Ты следующую послушай… ага, вот.
Меломаны, твою мать, подумал Иван, против воли улыбаясь. Подушка почему-то стала мокрой. Пахла сыростью и уютом.
* * *
— Можешь достать мне оружие? — спросил Иван. Зонис усмехнулся.
— Не вопрос. Какое надо?
* * *
На служебной платформе стояла всё та же сырая темень, раздвигаемая жёлтым огоньком карбидки. Так же реял белый флажок на ржавом флагштоке. Но кое-что всё-таки изменилось.
Иван изменился.
Дядя Евпат услышал его шаги, поднял голову от книжки. Блеснули очки.
— Вернулся? — спросил он буднично, словно Иван выходил на пару минут прогуляться.
Морщинистое его лицо выглядело совсем старым, осунувшимся.
— Ага. Привет, дядя. Как дела?
Иван сел.
— Я слышал про твою Таню. Думаешь, тебя предали? — спросил Евпат.
— Никто никого не предавал, — сказал Иван. — Просто я поздно вернулся.
* * *
Никто никого не предавал, думает Таня. Так случилось. Мужчины ушли.
Морсвин посвистывает, когда хочет есть. Или просто требует внимания.
Мужчины такие примитивные создания. Зато у них есть руки, — и это мужские руки. Удивительно. Тане хочется сесть и насладиться этим парадоксом, что у мужчин, оказывается, мужские руки: она даже их видит, крепкие, покрытые тёмным волосом, не гладкие, а словно отлитые из серого шершавого металла, с выступившими на запястье жилами, — у Ивана были такие.
Никогда не поймешь, насколько он сильный, пока он тебя не обнимет.
Очень сильный. Что-то в обмене веществ. Женщина ненамного меньше мужчины размером, а о такой силе ей остается только мечтать… Особенно когда сила так нужна.
Таню передёргивает. Только что ушёл Сазонов — Сазон, как его называл Иван. Каждый охотник желает знать, где сидит…
