Схима повернулся к Звездочету:
- Ну и чего ты раньше молчал?
- Сам не знал: голем не может так глубоко детализировать картину – слишком сильный дождь и помехи. Вычислительные мощности у него не те, я не спрашивал – он не отвечал. Я положился только на глаза, и как вижу зря. Имеем еще одного уцелевшего. И у меня вопрос – собственно как, и куда он исчез?
Шуман поторопился к медальону, и в возбуждении начал подпрыгивать, прогоняя его через свой анализатор:
- Если то что мы наблюдали некий телепорт, а других предположений у меня нет, то вполне логично предположить, подобный механизм существует и у этой малютки. Весьма, весьма предусмотрительно. Это увеличивает шансы носителя на выживание, что объясняет столь высокие требования по уровню допуска к информации. Замыкающий контур находится в активизированном состоянии, следовательно... юноша, вы потеряли память?
Шуман оглянулся на Листа, тот сидел, прислушиваясь к себе, и вдруг отрицательно покачал головой, поднимая глаза:
- Не совсем. Ее зовут Полина.
Над головами светило жаркое солнце, под ногами блестели мелкие лужи, оставшиеся от вчерашнего дождя, и болото, простиравшееся до самой базы лесников, выглядело более чем живописно. То тут, то там виднелись кувшинки, в небольших оконцах плескалась чистая синяя вода, обрамленная буйной зеленью камышей. Другая оконечность болот уходила вдаль сливалась с небесной синевой. Полесье болотистый край, край изуродованной исковерканной людьми природы. Хотя это спорный вопрос, является Зона делом рук человека, или же это неповторимое произведение вселенских механизмов и планетарный катализатор.
- Ирис говорил, что болота тут не глубоки, так, лужи, а на самом деле попробуй их пройди.
- Он прав, у Экс-один они куда глубже, этакие бездонные пропасти населенные весьма удивительными созданиям, среди которых много неизвестных мне видов - василиск, кикиморы, утопцы, и это далеко не вся их разновидность.
- Кикиморы? – Коперник осторожно шел за Протосом, не спуская глаз с тропы. Идти было трудно, скальная гряда, выходящая на поверхность, скрывалась под водой, и рассмотреть ее под ногами не представлялось возможным.
- Кикимора - название условное, местное. Предположительно существовали в пермском периоде, окаменевших остатков их так и не нашли, но у прозрень-камня водится множество живых экземпляров. Прозрень-камень место особое. Мне его показал один очень симпатичный местный житель, когда я гостил у Евгения Петровича. Любопытный такой старичок, он там вроде проводника, и болота знает, как свои пять пальцев. Пространство изгибается вокруг прозрень-камня в виде сегментов, и, если судить по тому, что я наблюдал - каждый сегмент это одна из временных эпох прошлого. Иногда сегменты не просто вращаются вокруг прозрень-камня, как узоры в калейдоскопе, а соприкасаются с нашим пространством образуя некие «окна», через которые время от времени к нам проламываются представители той или иной эпохи. Я часами сидел на прозрень-камне и как завороженный смотрел на биографию земли.
- Первый раз слышу о таком камне, Доктор. Зона не так уж и велика, а слухи тут расползаются быстрее огня.
- Уважаемый Крамарь – учитывая прожорливость гостей из прошлого, это весьма сомнительно. Возможно, прозрень-камень и видели раньше, но вряд ли от него возвращались, чтобы о нем рассказать. Найти его весьма тяжело и Митрич, тот самый проводник, не очень любит водить туда гостей. Чудной старик, добрейшей души, но очень нелюдимый, с ним тяжело сойтись, намного тяжелее, чем с Шуманом. У Шумана своеобразное чувство юмора и взбалмошный взрывной характер, который может стерпеть только Ионов, если и он не сбежал до сих пор. Для Шумана прозрень-камень это еще один артефакт, сминающий пространственный континуум, для меня же это прежде всего чудо природы. Стойте!
Доктор невесомыми легкими прыжками опередил колонну, сделав предупредительный жест, и путники застыли. Из водной глади, сбоку от тропы, показался тонкий бледный усик венчавшийся янтарным глазом. Глаз какое-то мгновение изучал пришельцев, а потом скрылся под водой. Доктор махнул рукой:
- Усовертка. Она вас не знает, потому боится - не стоит беспокоить ее понапрасну.
- Мы не станем ее пугать, пусть вылазит – Крамарь с любопытством заглянул вглубь, силясь разглядеть усовертку.
- Друг мой, если она вылезет – то боюсь, что испугаетесь именно вы. Человеку свойственно бояться неизвестного, страх сидит в нашей первобытной природе слишком глубоко, чтобы его можно было искоренить, ссылаясь лишь на силу разума и на несколько жалких тысяч лет человеческой эволюции. Мы научились превозмогать трудности, защищаясь от хищников и от природы, используя внешние орудия мира, и, возможно, в тот самый миг, когда обезьяний сосуд впервые осознанно взял в руки палку, она перестала быть обезьяной, но и человеком от этого тоже не стала, не до конца. Вот у вас в руках оружие, но чего оно стоит по сравнению с созидательной силой природы? Можно, конечно, взять оружие мощнее, развязать слепую, разрушающую неконтролируемую силу атома, погубить природу, погубить вместе с ней и себя - но истребить собственный страх при этом невозможно.
- Я это уже где-то слышал – Коперник прихлопнул севшего на шею комара – подожди, это же Лист говорил, почти слово в слово – «нам не понять Зону, не понять самих себя, пока мы смотрим на все сквозь прицел…»
- Лист? Тот, спасенный из грузовика? – Доктор с любопытством взглянул на путника и осторожно столкнул ногой с тропы застрекотавшую при виде людей мину, наблюдая как она помигивая огнями, идет ко дну – будет весьма интересно с ним поговорить.
- Если человечество способно рождать такие мысли возможно, не все потеряно – констатировал Протос - но приходить к мысли, и разворачивать их воплощение в социуме вещи разные, очень часто неосуществимые. Люди веками говорят о мире, не переставая создавать более разрушительные виды оружия, не в силах вместить истину - страх рождает смерть. Страх преследует вас с той самой поры, как ваш обезьяний предок-сосуд, увидев горящее пламя, устрашился, не поняв - пламя, зреющее внутри него, намного сильнее внешнего огня и способно как к разрушению, так и к созиданию. У кеноидов нет орудий, мы не имеем страха, и потому нам не нужны внешние приспособления для защиты от мира – заложенные внутри нас инструменты намного разнообразнее для его созидания. Мы опасаемся лишь вашей беспечности, и если бы гибель вашего вида касалась только вас самих - мы не мешали бы вашему выбору, но вы тянете за собой гибель всего живого, по праву первичности возникшего разума, забрав право жить у других.
