Александр Лукьянов - S.T.A.L.K.E.R. ...чего же ещё?

– Вот так, спасибо, пусть ест… Потом появились вы, коллега, и жизнь сразу стала легче. С правой рукой и незаменимым помощником.

– «Появился». – рассмеялся Диагноз. – Вы как всегда деликатны, Доктор. Собрали куски Диагноза в русле Припяти, принесли сюда, сшили и воскресили. Я – в своём роде Франкенштейн.

– Ну-ну, не преувеличивайте. Забылось, кому там вы дорогу не успели вовремя уступить? Химере? Уфф… Кажется, я переел. Но от крепкого свежего чая не отказался бы.

– Заваривается. – ответил Диагноз. – А вот Стрелок, он кто?

– Стрелок… – нахмурился Болотный Доктор. – Мы знакомы около двух лет. Однажды, на обратном пути из бара «100 рентген» наткнулся на тяжелораненого сталкера, помог ему добраться до убежища под Агропромом, вылечил. И продолжал следить за его судьбой. Потом Стрелок попытался пробиться к Чернобыльской атомной станции и надолго исчез. Я был убеждён в его гибели, поэтому, когда в Зоне появился и начал совершать чудесные подвиги некто Меченый, мне и в голову не прошло, что это – потерявший память Стрелок. Восемь дней назад довелось увидеться с Меченым. Перед встречей он умудрился в очередной раз пострадать – попал под осколки собственной гранаты, установленной в растяжке. Так, мелочи, лёгкая контузия и пара царапин… Тогда же я узнал в нём Стрелка и помог восстановить память. В разговоре он настойчиво интересовался судьбой погибших товарищей и путём к ЧАЭС. Я сообщил, что знал. Если бы предвидеть то, что произошло дальше!

– Что же?

– У военных складов на пути Стрелка оказалась группа Бомжа и тот погиб от руки Стрелка. Всё, несомненно, произошло совершенно случайно. Об этом мне сообщил Семецкий и в странных выражениях добавил, что разыскивает Стрелка-Меченого. Вчера я узнал от нашего гостя Маугли, что Семецкий был убит на ЧАЭС тем же Стрелком. Сомневаюсь в случайности этого события. И, наконец, в том, что в скором времени мне также придётся встретиться со Стрелком – почти нет сомнений.

– Чая? – спросил Диагноз. – Уже настоялся. С мятой?

– Да, будьте любезны, коллега. И сахара два кусочка.

– А тебе налить? – поинтересовался Диагноз у Рекса. Старательно потреблявший плов чернобыльский пёс пропустил шпильку мимо ушей.

– Зона… – задумчиво произнёс хозяин Рекса, позвякивая ложечкой в чашке. – Она меняет каждого, кто в неё входит. Необратимо преображает всякого, кто в ней поселился. Мистическим образом, совершенно непостижимым для нашей могучей материалистической науки. И это не сталкерское суеверие, не пустые философствования старого маразматика за чашкой чая. Взять, например, вашего покорного слугу… Но в моём случае – банальнейшая ситуация, даже признаваться стыдно. Джекил и Хайд… Помните повесть Стивенсона о лондонском учёном? В посмертном письме он признался, что совершил открытие: в психике одновременно существуют несколько аспектов одной и той же личности. А индивид – продукт одновременного совмещённого действия всех этих личностей. В итоге не до конца удавшегося научного эксперимента он смог расслоить себя на мистера Хайда, совершавшего чудовищные злодеяния, и идеального гуманиста доктора Джекила.

– Читал. – сказал Диагноз. – Давно. В прошлой жизни.

– Работая здесь в Зоне, я стал замечать за собой, чем дальше, тем больше, что вписываюсь в странный ритм колебаний настроений и состояний. Периодичность их смены равнялась приблизительно суткам, от выброса до выброса. Да вы, коллега, и сами, вероятно, заметили это.

– Мммм… – неопределенно пожал плечами Диагноз. – Ээээ…

– Заметили, заметили… Так вот, я стал замечать за собой серьёзные изменения в работоспособности, настроении, поведении. Причём изменения эти подчинялись суточному ритму – от выброса до выброса. Взять, допустим, какие-то двадцать четыре часа – невиданный профессиональный подъём. Такие дни я назвал для себя «профессиональными». Пять-шесть операций провожу одну за другой, все проходят «на ура», справляюсь с самыми сложными случаями, результаты – сверх всех оптимистических прогнозов. Казалось бы, можно только радоваться.

Однако, чем дальше, тем меньше оставалось оснований для радости. В подобные дни, как вы, коллега, наверняка заметили, Болотный Доктор становится бездушной машиной для лечения. Куда-то деваются человеческие чувства, исчезают переживания, сочувствие к пациенту. Над рваными ранами, ожогами и переломами тружусь охотно, однако лишь постольку, поскольку они доставляют новый материал для наблюдений и экспериментов. Мне решительно всё равно, кого я оперирую, лишь бы случай представлял интерес с медицинской точки зрения. Единственное, что испытываю – холодный расчётливый азарт. Словно принимаю брошенный природой вызов: вытащу ли бедолагу с того света, залатаю ли дыру, с которой больше никто не справится, найду ли средство от новой напасти Зоны. При этом совершенно не имеет значение, кого пользую – человека или кровожадного мутанта. Порой оказывается, что мутант под скальпелем оказывается даже как-то… гм… более увлекательным объектом, что ли… А если вдруг проигрываю и пациент умирает на операционном столе? Тогда испытываю досаду, которая, наверное, сродни раздражению шахматиста, потерявшего пешку: неприятно, конечно, но в общем, мелочь, ерунда, игра продолжается. А ведь потерял-то не шахматную фигурку, а человека… Трудно, вероятно, со мной в такие «профессиональные» периоды, а, коллега? Бездушный вивисектор? Экспериментирующая сволочь?

– Эээ… – в замешательстве протянул Диагноз. – В общем… Ну-у-у… Вы в такие дни даёте бесценные уроки мастерства. Просто волшебник в белом халате. Век смотри – век учись.

– Благодарю за деликатность. – хмыкнул Доктор. – Зато на следующий день после выброса «профессиональный» период сменяются «сострадательным». Очередной выброс – и я практически не в состоянии сделать что-либо толковое. Потому что каждое прикосновение к пациенту отзывается во мне такой болью, что даже руки опускаются… Будто я не пациенту, а себе рану без наркоза зашиваю. Вот сидит передо мной бюрер-людоед с проломленной башкой, а я физически чувствую его мучения, переживаю вместе с ним, хочется сделать всё, чтобы мутанту, ужасу Зоны, стало лучше. Вот вы поначалу удивлялись, коллега, зачем я вожусь с отпетыми бандюгами, у которых ни на грош стыда и совести. Да всё по той же причине: сердце в «сострадательные» дни буквально рвётся от жалости.

– Вот поэтому вы – единственный в Зоне, кто общается с контролёрами и слепыми собаками, псевдогигантами и кровососами. – заметил Диагноз. – У кого, кроме Болотного Доктора, чудища могут вызвать жалость и сочувствие? А они это понимают. И ценят, насколько умеют. Помните кровососа, который нас снабжал рыбой почти месяц после того, как вы его поставили на ноги? И потом, ведь вам за всё время жизни в Зоне никто не причинил не то, чтобы вреда, но даже малейшей неприятности. Вы ведь побывали практически во всех местах, а оружия ни разу в руках не держали.