— Так батюшка велел, — взгрустнула Лисси. — Мы отдыхали в горах. Он дал телеграмму, чтобы мы срочно вернулись. Матушка задержалась и отправила нас с минитой Эль.
«Надо от нее отделаться, — думала Лара. — Если я буду таскаться с графинькой, рано или поздно она выведет меня на батюшку. И, конечно, выболтает, где меня встретила и кто я такая. Тут-то мне и крышка. Дождусь, пока она уснет, и уйду своей дорогой. Пусть сама выбирается! А я двинусь к югу. Наймусь работницей на ферму. В хозяйстве всегда нужны руки. Чего не умею, тому научусь. Через годик-другой скоплю деньжат, справлю новое платье и вернусь домой».
Она строила планы и сама в них тут же сомневалась. Городской девчонке трудно прижиться в деревне или на ферме.
Пару раз она прикладывала револьвер ко лбу, но голоса молчали.
Девочки шли, а лес не кончался. Ни полянок, ни прогалин. Только холмики то поднимались, то опускались в низины, заросшие папоротником.
Как горожанка, Лара смутно представляла себе, что такое лес. В сказках и книжках с приключениями про лес писали разные страсти: здесь водятся звери, разбойники, ведьмы и кровожадные призраки. Вроде бы тут должны быть дупла, овраги и пещеры. Ну, и где они? Конечно, лес выглядел сумрачно, но ничего особо страшного не видно.
— Пить хочется, — призналась Лисси.
— Лимонада нету, — отрезала Лара.
«Вот навязалась неженка на мою шею! Из револьвера она палить умеет, видишь ли. Да, где тут нажимать? Вроде сперва отводят курок, а потом? Ох, тяжеленная железина, как мужики их носят! Все руки оттянула».
— Там человек. — Лисси вдруг остановилась и схватила Лару за рукав. — Тише!
— Где? — злясь на себя, что проворонила, Лара взяла рукоять в обе руки и большим пальцем надавила на курок. Тот щелкнул, отходя назад, и Лара испугалась: «Ой, а как его назад вернуть?»
— Не стреляй, ты не можешь, — шипела Лисси.
— Не учи меня, как-нибудь стрельну.
— Себе в ногу. Куда ты ствол вниз опустила? И вообще, в людей нельзя целиться.
— Вот набросится мужик, тогда узнаешь, нельзя или можно! Да где человек-то? Ты чего врешь?
— Смотри вон туда. Видишь? Он лежит.
На пологом склоне холмика, среди мхов и папоротников, чернела взрытая земля, а рядом белело сжавшееся тело.
— Его подстрелили с дирижабля. — Рука Лисси тряслась. — Он мертвый. Не надо подходить. Лара, давай уйдем отсюда!
— Думаешь, он тоже с поезда? — шепотом спросила Лара, выставив вперед дрожащий ствол.
— Кто его знает? Может, кто-то местный. Грибы собирал или ягоды. Почему военные убивают? Голоса говорили тебе, почему?
— Ничего они не говорили! Убивать, и все тут. Наверно, это из-за звезды.
— Когда я доберусь до батюшки, я все расскажу ему. Так поступать с людьми нельзя, это беззаконно. Их Величества должны узнать, что творят военные.
«Только пусть меня тогда не будет рядом!» — мысленно пожелала Лара.
— Знаешь, эти государственные много что творят. Вот, меня в сумасшедший дом законопатили, а я что, виновата? Нет, он не с поезда. По-моему, он голый.
— Должно быть, обварило паром, было больно. Он снял одежду.
— Ну нет, ошпаренный столько бы не пробежал, даже от боли. Пойдем, посмотрим. Вдруг живой?
— А чем мы ему поможем? Даже раны перевязать нечем.
— Порвем сорочки на бинты, — жестко ответила Лара. — Пошли!
Разгар дня миновал.
Небо очистилось от покрова туч, возникших после падения звезды, и солнце засияло вновь. Опять стало тепло, даже немного душно из-за испарений дождя. Так пригревало, что у Лары даже насморк прошел, и хрипота из голоса исчезла. Лесной дух прочищал горло и наполнял грудь свежестью.
Щебетали птахи, появилась мошкара, и пауки бегали по своим паутинам, сверкавшим от множества капель.
Перекличка дирижаблей слышалась еле-еле, и уже не казалась такой страшной. Правда, с южной стороны доносились какие-то неясные гудки, не похожи на вой сирен.
Солнце понемногу начало клониться к закату. До вечерней тени было еще долго, но в лесных низинах уже стало темнеть.
Лара с Лисси повесили платья, сорочки и прочее на низких сучьях старого кряжистого дерева, устроили себе сиденье из подушек упругого пышного мха и расположились рядом, спиной к спине, с распущенными волосами. Приютский деревянный гребешок им очень пригодился.
Если Ларе без ничего было терпимо, то Лисси стеснялась наготы. Подобрала ноги, обхватила их руками. На ней осталось только Божье Око на шейной цепочке: золотой кружок с лучистым глазом в середине и четырьмя молниями по краям. У Лары в приюте даже простое медное Око отняли, чтоб не проглотила, с сумасшедшими бывает.
— Да, правда, пить охота, — согласилась наконец и Лара.
— Надо поискать ручей. В лесу должны быть ручьи.
— Ручьи? Не знаю! Тут ни дьявола нет. Зато полон лес диких людей. Нас уже трое. Если прикопать нашу одежку, каждый скажет: «Во, ручейные девы!»
— Да, мы как духи из воды.
— И поесть бы не мешало.
— Только не жуй папоротник. Я уже пробовала.
— И как он?
— Горечь.
— А, то-то ты плевалась.
— До сих пор во рту противно. Интересно, она все-таки спит или ушибла голову?
Обе, не сговариваясь, поглядели на третью.
Их находка больше походила на спящую, чем на лежащую без сознания. Никакого страдания на бледном лице. Веки порой вздрагивали, а на губах появлялась слабая улыбка. Попытки бить ее по щекам и тормошить ни к чему не привели. Полезно плеснуть воды в лицо, но воду они выпили бы сами, если б она у них имелась.
Та, которую они нашли свернувшейся в клубок у неглубокой ямы, казалась ровесницей, ростом с Лару, но изящная как Лисси. Ни ран, ни крови на ней не было. Кожа очень светлая, словно у воспитанницы пансиона, и на пятках такая же нежная, как на щеках. Длинные густые волосы, брови и ресницы были золотистыми настолько, что Лисси втайне позавидовала.
Вначале прикасаться к ней было неприятно. Ее от маковки до пят покрывала прозрачная вязкая слизь, вроде густого желе. Еще один мокрый призрак в лесу. Ошметки этой слизи были и в яме, и вокруг.
— Я слышала, — неуверенно начала Лара, — что у больших озер крестьяне справляют старинные праздники. Ну, которые были до истинной церкви. Как раз в начале лета. Купаются ночью, в чем мать родила, рядятся в цветочные гирлянды, прыгают через костер и зовут дьяволов.
— Ты считаешь, она из этих язычниц?
