Так почему он вдруг заявил, что ему не нужны спутники? В силах ли он побороть свой страх и продолжать свою многолетнюю работу в одиночку? Думая об этом, Крот подошел к своему жилищу, отворил навесной замок на фанерной двери и шагнул в темноту. Здесь, среди людей, что бормотали и кашляли повсюду за стенками, этот страх не работал, и тьма была лишь неосвещенным жилищем. Чтобы дойти до койки, ему и не нужен был свет. Многолетняя жизнь здесь, сделала каждое движение у себя дома инстинктивным. И он безошибочно подошел к кровати, закрыв за собой дверь. Лег на нее, морщась от скрипа, и притих. Теперь, когда воцарилась тишина и только далекие глухие голоса других жителей общины слышались в подземелье, он явственно ощутил, что в его жилище еще кто-то есть.
Весть об уничтожении колонии Мощного стала для Тарана полной неожиданностью. Казалось, еще вчера они с Глебом меряли шагами булыжные мостовые уютного поселка, общались с приветливыми и по-своему счастливыми жителями, дивились аккуратным клумбам, пестревшим всеми цветами радуги. А теперь этого райского уголка не стало. Не стало в одночасье, по прихоти все того же homo sapiens, в котором непостижимым образом уживаются желание созидать и разрушать.
Вести по метро расходятся быстро. Только теперь, узнав о трагедии, сталкер заметил неуловимые, на первый взгляд, перемены в поведении людей. Казавшиеся такими реальными планы на скорое переселение рухнули, подорвав и без того низкий моральный дух. На смену деловой суете пришла апатия, разговоры звучали реже, а на лицах многих снова проступила маска обреченности, выскоблив из взглядов надежду.
Проходя транзитом неприметную Фрунзенскую, Таран заметил несвойственное станции скопление народа на платформе. Люди сгрудились вокруг уложенных в ряд брезентовых мешков... Трупы. Картина настолько обыденная и привычная, что давно уже не вызывала ни ужаса, ни сострадания. Новый день – новые жертвы. Чему удивляться в этом, чудом уцелевшем, зарытом в землю огрызке канувшего мира? Таран поморщился.
Рядом мелькнул плащ мортуса – сегодня ему предстоит много работы.
Еле различимая в свете редких ламп, от толпы отделилась серая тень. Еще немного, и сталкер разглядел лицо женщины в черном платке, что направлялась к нему через платформу. Припухшие от слез, но сухие глаза – все давно уже выплакано, ровная линия мертвенно-бледных дрожащих губ, отрешенный взгляд, в котором не осталось ничего, кроме безграничной скорби.
– Ты ведь наемник? – тихо спросила она, глядя на сталкера в упор. – Сколько стоят твои услуги?
Таран замешкался, уже догадываясь, о чем та хочет попросить. Сторонними заказами сейчас заниматься было не с руки…
Уловив настроение сталкера, женщина заторопилась:
– Мы соберем плату. Всей станцией. Только найди их. Найди и убей. Всех. Ты слышишь, сталкер? Убей их всех! Убей!
Рот бедняжки скривился в гримасе отчаяния, худые бледные руки забарабанили по груди сталкера. Но тот, казалось, не чувствовал ударов, глядя в полные скорби глаза. Он продолжать стоять, не в силах развернуться и уйти своей дорогой. Наконец, местные оттащили женщину и увели к фанерным клетушкам жилых бараков.
– Не серчай, Таран. Сына у нее убили. И еще пятерых наших… – Рядом со сталкером стоял, опираясь на массивный костыль, щуплый старик с культей вместо ноги. – Банда Безбожника. Слыхал небось о таких? Вконец озверели, подонки. Ничего не боятся.
Сталкер молчал. О «безбожниках» – так нарекли себя эти головорезы в угоду своему главарю – слухи ходили нелицеприятные. Тарану даже известно было об их логове в перегоне между желтой и синей ветками. Межлинейник тот позволял с Достоевской попасть на Техноложку напрямик, минуя таможенные барьеры торгового кольца Садовая-Сенная-Спасская. Теперь в ССВ прочно обосновались «безбожники», собирая с контрабандистов мзду за проход. Не гнушались этой лазейкой и поставщики наркоты с «Улицы Дыбенко», и работорговцы Вегана.
Случались у безбожников и набеги на слабые периферийные станции. Так что с того? Воюют все – колонии, альянсы, одиночки... Кто из них прав, кто виноват – поди разбери. Встревать в чужие разборки, да еще против целой банды было глупо. Старик, видимо, думал примерно так же, поскольку не остановил наемника, когда тот, кивнув на прощание, двинулся своей дорогой.
– Мир твоему дому, сталкер... – услышал Таран тихое напутствие старика, но не обернулся. Впереди ждали неотложные дела.
Не задерживаясь более на транзитных станциях, он возвращался домой, в больничное бомбоубежище. Позади остались черная от кострищ платформа «Московских ворот», шумная «Электра», продуваемый туннельными сквозняками «Папа» (Парк Победы). Патрульные на блокпостах лишних вопросов не задавали и открывали проход, едва завидев знакомый силуэт сталкера.
Не доходя до «Московской», Таран привычно повернул в боковой штрек. До дома оставалось всего ничего – несколько коротких переходов по узким сбойкам с шершавыми, грубо сработанными стенами. Вскоре он уже поднимался по скобам вертикальной шахты, предвкушая сытный ужин в компании сына и неторопливые разговоры до полуночи. Лязгнула крышка люка. Таран влез наверх, обшаривая взглядом пространство убежища... От дурных предчувствий закололо в затылке.
Посуда, тряпье, обломки нехитрой мебели – все валялось на полу в хаотическом беспорядке.
– Глеб?..
Сталкер пронесся по отсекам, наблюдая везде одну и ту же картину – разбросанные повсюду вещи, опрокинутые на бок двухъярусные нары, вскрытые ящики.
– Глеб!
Пацана нигде не было. В душе еще теплилась надежда, что все это – не более чем хорошо подготовленный розыгрыш, но распахнутая настежь гермодверь красноречиво говорила об обратном. Убежище обнесли, а сын... – Таран даже мысли не мог допустить, что случилось непоправимое – сын пропал.
Во рту пересохло, а лоб, наоборот, покрылся испариной. Мысль о том, что с Глебом может что-нибудь произойти, часто посещала сталкера, но он всегда упорно гнал ее прочь. Теперь же, когда опасения все-таки воплотились в реальность, голова работала плохо. Сознание вязло в мешанине нахлынувших эмоций. Некое чувство, накрепко забытое Тараном в период отшельничества, теперь вернулось и мешало мыслить здраво. Таран паниковал. Впервые за долгие годы.
Растерянно оглядываясь, он вышел в тамбур. Следы взлома на гермодвери отсутствовали. Да и не такое это простое дело – железо кромсать. Неужели сын открыл дверь сам? А главное, зачем? Взгляд сталкера уткнулся в пятна крови на бетонном полу. Глебова? Сердце екнуло. Вроде бы не так много. Может нос разбили чуток, да и все?
