По-прежнему отсутствовали какие-либо специфические шумы… ничего, кроме шелеста и шуршания растений.
— Такое впечатление, что там никто не живет, — пошептал Диас. Ей-богу, ни души.
— Ну уж нет, — возразил Маршал. — Скорее там происходит что-то из ряда вон выходящее.
— Вы правы, — поддержал его Перкинс. — Ничего определенного пока сказать невозможно. Думаю, самое лучшее сейчас — это возвратиться на корабль.
Как только все киборги оказались на борту, Перкинс приказал облететь пригороды на низкой высоте, используя на сей раз для очистки совести всю техническую мощь, находившуюся в их распоряжении.
Аэроджет почти тут же поднялся в воздух и благодаря искусному пилотированию Смита медленно облетел руины на окраинах. Затем, понемногу сужая круги, они приблизились к сохранившимся зданиям в центре.
Пролетая над ними, первопроходцы долгое время не могли обнаружить никакого движения и в этой части города. Это все больше и больше заинтриговывало их.
Внезапно показалось скопление транспортных средств, похоже, покинутых их водителями как на стоянках, так и прямо на шоссе. Кругом царил неописуемый хаос.
Перкинс определил, что это машины, использовавшиеся когда-то людьми для передвижения по поверхности Земли. Он повернулся к Диасу.
— Видно, вы все же правы, — сказал он. — Город действительно оставлен жителями, но… — Поколебавшись, он добавил: — Этому должна быть какая-то причина. Ведь все окна освещены, да и улицы… Это очень странно…
Нужно было принимать решение. И он приказал Смиту:
— Посадите корабль вон на ту пустынную площадь. Мы не можем так долго оставаться в неведении относительно того, что тут произошло.
Спустя несколько секунд аэроджет мягко опустился в центре лишенной каких-либо признаков жизни и слабо освещенной площади в северном пригороде, совсем рядом с руинами.
Оставив Смита за пультом управления, Перкинс вместе с четырьмя своими спутниками ринулся на землю с оружием на боевом взводе.
Мостовая была усеяна всевозможным мусором. В центре площади возвышалась какая-то конная статуя из бронзы, однако они не стали задерживаться около нее.
— Сюда, — скомандовал Перкинс.
Они быстро пересекли площадь и зашагали по широкому проспекту, выводившему непосредственно к центральным улицам.
Но, сделав всего несколько шагов, Перкинс внезапно замер, остановил повелительным жестом своих товарищей и стал к чему-то прислушиваться.
— Минуточку, — прошептал он. — Вам не кажется, что откуда-то доносятся звуки музыки?
Крупп повернул голову и указал на громадное здание, справа от них.
— Это оттуда, — уверенно заявил он.
— Очень напоминает пианино, — добавил Маршал.
Да, сомнений не оставалось: кто-то действительно вдохновенно играл на фортепиано внутри указанного механиком здания.
Очень медленно, избегая малейшего шума, киборги стали подтягиваться поближе к дому. По мере их продвижения музыка звучала все более отчетливо и громко в обволакивавшей их тяжелой тишине.
Вскоре они различили и мелодию — знаменитый «Варшавский концерт» Ричарда Аддинсела. Невидимый пианист исполнял его уверенно, вкладывая в музыку всю душу.
Они чуть задержались, решая, что делать дальше. Затем по знаку Перкинса, согнувшись, короткими перебежками пятеро разведчиков подобрались к сплошь застекленному фасаду.
Приподнявшись, они заглянули внутрь через грязные и пыльные окна. Им удалось рассмотреть силуэт человека, сидевшим за большим концертным роялем в центре эстрады. Помещение поражало своими размерами. Во все стороны веером расходились постепенно поднимавшиеся ряды.
Крупп дотронулся до руки Перкинса.
— Это концертный зал… и он до отказа забит людьми. Взгляните сами.
Действительно, несмотря на плохую видимость, сомнений в том, что амфитеатр был переполнен, не оставалось.
Последние аккорды «Варшавского концерта» угасли под пальцами виртуоза, но в ответ из зала не раздалось ни одного хлопка.
Да что там аплодисментов! Вообще ни звука, ни малейшего шороха. Стояла все та же тяжелая и непроницаемая тишина.
Перкинса и его товарищей это порядком заинтриговало, но одновременно и весьма обеспокоило. Что тут происходит? Что все это значит?
Однако пианист как ни в чем не бывало снова занял место за роялем, и полились первые звуки «Прелюдии» Рахманинова.
Все это выглядело настолько зловеще и ужасно, что легионеры похолодели.
— Что делать, командир? — выдохнул Крупп.
Перкинс почувствовал, что его начинает захлестывать растерянность, но быстро сумел взять себя в руки и скрыть свое состояние от остальных.
Впервые в жизни он очутился в столь абсурдном, просто немыслимом положении. Но он прекрасно понимал, что если проявит сейчас слабость или некомпетентность, то члены экспедиции не простят ему этого никогда.
Перкинс начал осторожно продвигаться вдоль здания, пытаясь определить, где расположен главный вход в него, а также лишний раз убедиться, что в окрестностях нет никого из посторонних. Он вернулся к подчиненным как раз в тот момент, когда пианист заканчивал играть произведение Рахманинова.
Перкинс увидел, как виртуоз покидает эстраду и в мертвой тишине направляется к выходу из зала.
Пора было действовать, и Перкинс отбросил все колебания. По его знаку киборги ринулись к противоположной стороне здания, где был расположен обширный, залитый светом холл.
Они вбежали в него и столкнулись нос к носу с худым человеком с взъерошенной шевелюрой и загорелым, с острыми чертами, лицом. Он выглядел почти стариком.
Тот застыл на месте, ошеломленный появлением незнакомцев. В глазах пианиста вспыхнул страх настолько огромный, что полностью парализовал его.
Перкинс быстро понял это и поспешил успокоить музыканта:
— Не бойтесь, мы не причиним вам зла.
И, отделившись от коллег, он в одиночку стал приближаться к человеку, похоже начинавшему понемногу приходить в себя.
— Уверяю вас, вам нечего опасаться.
На какой-то миг Перкинс засомневался, понимает ли старик язык, на котором он к нему обращается. Но в этот момент незнакомец еле слышным голосом произнес:
— Люди… Вы ведь из их породы?.. Из какого региона вы прибыли?
Успокоившись, Перкинс попытался улыбнуться.
— Есть ли кто-нибудь в этом городе, кто мог бы принять нас как друзей?
По лицу старика скользнуло странное выражение, и он как-то замедленно сделал пару шагов навстречу Перкинсу.
— В таком случае я сам выступаю в этой роли. Перед вами профессор Ковач, и никто лучше меня не сможет справиться с этой задачей.
