Сорок три выдернул нож, и тот, окровавленный, заплясал в его руках. Я подсекла противника и, когда он начал падать, без труда разоружила. Сорок три рухнул на колени, сотрясаясь от рыданий. За пронос в челнок оружия его ждала неминуемая ликвидация, и я почти понимала эти слезы.
Иные офицеры прибили бы его на месте, но Леб был из тех, кто оставлял суровые наказания на долю Майера.
– Класс, – пробормотала Лисси, не пошевелив пальцем, чтобы помочь своему подопечному.
Я вытерла лезвие о штаны и протянула нож Лебу. Тот так и сидел – жалкий, медлительный человечишка. Он уставился на меня, и я, вскинув брови, подала нож настойчивее. Тогда он взял.
– Спасибо, – сказал тихо.
Я нахмурилась, он опустил голову, и мне захотелось кивнуть или сказать «не за что». Благодарности я не ждала. Я даже не знала толком, зачем сделала это. Да, я считала его своим любимым офицером КРВЧ, но это было все равно что любить овощи. В них нет ничего интересного.
Прижимая к животу руку, я пошла на свое место. Рубашка пропиталась кровью.
Двадцать два сидел, обхватив голову. Я уставилась в пол, радуясь, что мне больше не надо выдерживать его испуганный взгляд.
Сгорбившись, Двадцать два ковырялся ложкой в овсянке. Он подпер голову рукой, закрыл глаза и чуть ли не улегся на стол.
Мы с Эвер сидели напротив, и она, заметив его угрюмое выражение, с тревогой посмотрела на меня. Сегодня она выглядела немного лучше. Ночью никто не рычал. Я заснула и ни разу не просыпалась.
– Ты в порядке? – спросила у него Эвер.
Лучше бы не спрашивала. Он явно не был в порядке, как и большинство салаг после первого задания.
– Бессмысленно, – промямлил он.
– О чем ты? – спросила Эвер.
Двадцать два взглянул на меня:
– Ты зря теряешь со мной время. Надо было брать номер Сто двадцать один. Я никогда не научусь.
Эвер озабоченно сдвинула брови и смотрела то на меня, то него.
– Все образуется, – сказала она.
Соврала, конечно.
Двадцать два тоже уловил ложь. Он нахмурился и отвернулся с суровым гневом в темных глазах.
– Тот тип выстрелил в тебя четыре раза, – сказал он. – А ты и глазом не моргнула, как будто все это не с тобой происходит.
– В меня много стреляли. Привыкаешь, – ответила я.
– Это ты привыкаешь. А я не могу.
– Тренер изрешетил ее, – негромко проговорила Эвер, и я застыла. – Она тоже боялась, поэтому они с охранниками палили в нее, пока страх не прошел.
Это была правда, но я рассердилась на Эвер за болтливость. Поначалу пули парализовали меня, напоминая о моей человеческой смерти, и тренер счел это неприемлемым. Он попросил охрану стрелять в меня, пока во мне не выработается равнодушие.
Двадцать два немного смягчился и повернул ко мне голову.
– А кто был твой тренер? – спросил он, вкладывая отвращение в каждое слово. Это он зря. Единственной причиной, по которой я выжила, было то, что мною занимался хороший тренер.
– Сто пятьдесят семь. Он умер на местности несколько месяцев назад.
Во всяком случае, так сказал мне Леб. Моему тренеру было почти двадцать лет.
– Просто позор, что я не остановил того молодчика, – пробормотал Двадцать два, скрестив на груди руки.
– Все дело в том, что ей это пошло на благо, – объяснила Эвер, не обращая внимания на мое недовольство. – Пойдет и тебе.
– Не надо мне этого блага. Я вообще не хочу этим заниматься. – Надувшийся, со скрещенными руками, он напоминал капризного трехлетку. Это было почти умилительно.
– У тебя нет выбора, – сказала я.
– Значит, должен появиться. Я ни в чем не виноват. Я не просил о смерти и воскрешении из мертвых.
Я оглядела помещение в надежде, что люди не слышали. За такие речи рибутов списывали.
– Возьми себя в руки! – понизила я голос. – Труднее всего бывает в самом начале. Ты приспособишься.
– Нет, не приспособлюсь. Я не хочу превращаться в какого-то монстра, которому нравится охотиться на людей.
И с этими словами он сделал жест в мою сторону.
Мне будто нож вонзили в сердце. Я моргнула, не зная, как понимать эту боль. Его упрек зазвенел у меня в ушах, и мне вдруг стало трудно дышать.
«В какого-то монстра, которому нравится охотиться на людей».
Его слова задели меня; я совсем не хотела, чтобы он думал обо мне так.
С каких это пор меня стало волновать отношение салаг?
– Ну так проваливай!
Резкий ледяной голос Эвер заставил меня вскинуть глаза. Она гневно смотрела на Двадцать два, сжимая вилку, как будто подумывала использовать ее в качестве оружия.
Он взял поднос и встал. Я украдкой глянула на него и увидела на его лице полнейшую растерянность и удивление. Чем они были вызваны, я поняла плохо. Он открыл рот, посмотрел на Эвер и отчего-то передумал говорить. Потом повернулся и, ступая очень неуверенно, ушел.
Эвер выдохнула и ослабила хватку на вилке.
– Это же чушь. Ты ведь понимаешь? Полнейший бред.
– Что именно? – Мне все еще было не продохнуть. Его обидные слова продолжали звучать в голове.
– Ты не монстр, которому нравится охотиться на людей.
Я нахмурилась. Такое обвинение казалось справедливым. Парня можно было понять.
– Рен, ау!
Она заглянула мне в лицо и накрыла ладонью мою руку:
– Он не прав. Проехали?
Кивнув, я высвободила руку. У Эвер была теплая кожа – намного теплее моей, и от этого стеснение в груди только усилилось.
– Я все еще не верю, что ты выбрала Каллума, – произнесла она, принимаясь за овсянку.
– Пожалуй, с ним будет нелегко, – отозвалась я.
– Но ты всегда берешь большие номера, – напомнила она. – Ты всегда и во всем поступаешь одинаково.
Я подняла глаза и натолкнулась на ее испытующий взгляд. Так она смотрела во время беседы в душевой. Она не знала, как меня понимать.
– Он попросил его взять.
– И все? Он попросил, а ты и взяла?
– Я была ему нужнее.
Ее брови поползли вверх, и Эвер медленно расплылась в улыбке:
– Это верно. – Она положила в рот ломтик бекона. – Вдобавок он очень клевый, когда не нудит.
– Он… – Я не знала, как продолжить. Сказать «нет» я не могла. Это было не так. То, что он клевый, видели все. Любой оценил бы эти глаза и улыбку.
Я почувствовала, как вспыхнуло лицо. Неужто покраснела? Меня ни разу не посещали подобные мысли о мальчишках.
У Эвер отвисла челюсть. Она пошутила насчет «клевого» и уж никак не ждала, что я соглашусь. Прикрываясь ладонью, она покатилась со смеху.
Я пожала плечами, смущенная тем, что выдала себя. Тем, что вообще испытывала подобные чувства.
Но это очень понравилось Эвер. Она обрадовалась, чего не случалось уже несколько дней, и я улыбнулась ей в ответ.
– Поплыла, – поддразнила она чуть слышно.
Когда я вошла в спортзал, то увидела, что Двадцать два одиноко стоит в углу, спиной к другим тренерам и салагам. На лице у него застыло все то же печальное выражение.
Неожиданно меня пронзила вспышка ярости. При виде него сердце вдруг отозвалось странным тревожным стуком, я почувствовала, как от гнева тело сотрясает дрожь. Да какое право он имеет горевать, ведь это меня он назвал монстром! Мне захотелось встряхнуть его и крикнуть, что не ему меня судить.
Я испытала желание бить его по лицу, пока он не возьмет свои слова назад.
Когда я подошла, он поднял глаза, выражение лица чуть смягчилось.
– Рен, я…
– Заткнись и становись в стойку.
Он не принял стойку. Он словно прирос к своему месту и потянулся ко мне рукой. Я быстро шагнула назад.
– Прости, я не хотел…
– Подними руки! – взревела я так, что он подпрыгнул. Мне не понравилась его робкая улыбочка.
Руки он тоже не поднял, и тогда я с силой врезала ему по лицу. Он пошатнулся и упал на задницу.
– Вставай и подними руки, – сказала я коротко. – Блокируй следующий удар.
Он опешил, из носа потекла кровь, однако встал и прикрылся руками.
Я умышленно нанесла ему три удара, которых он не мог отразить. Быстро, стремительно, гневно. В груди горело, такого со мной никогда не было. Горло ломило от разраставшегося комка.
Он грохнулся на мат в десятый раз, лицо превратилось в неузнаваемое кровавое месиво. Теперь он не встал. Он сдулся и тяжело дышал.
– Ты прав, – сказала я. – Надо было брать номер Сто двадцать один. Но я приписана к тебе, а потому предлагаю прекратить ныть и взять себя в руки. Выбора больше нет, богатый мальчишечка. Осталось то, что есть, навсегда. Привыкай.
Я повернулась и под взглядами всех тренеров и салаг пулей вылетела из спортзала.
– Молодчина, Сто семьдесят восемь, – кивнул мне охранник.
Мне стало тошно. За пять лет работы в КРВЧ я много раз слышала эти слова, но сегодня не испытала ни гордости, ни удовлетворения.
Я бросилась в душевую и направилась к раковине. Неуклюже повернув кран, я испачкала его кровью Каллума Двадцать два.
Вода, омывшая мои пальцы, покраснела; я сжала губы и отвернулась. Меня никогда не мутило от вида крови, но сейчас все изменилось. Его окровавленное лицо никак не выходило у меня из головы.
