фасад музея. Там ничего сложного, камеры для слежения за уличным движением, не бог весть что, но все же.
Пункт четвертый — самый хитрый. Вот до такого я бы просто ни в жисть не додумался. После того, как мумия будет вынесена из музея и положена в автофургон, на место мумии кладется обманка. Что-то, что заполнит пустоту контейнера. Персонал музея не сразу обнаружит, что Этци украден: когда музей откроется, персонал не будет все проверять, потому что не будет знать о краже, а посетители заметят, что экспонат «не тот», не сразу.
В идеальном случае пропажу обнаружат уже после того, как я спрячу тело в горах. Все, шито-крыто.
— Два момента, — сказал я после того, как Зеродис изложил свой план. — Во-первых, нам нужна машина. Во-вторых, в этом плане нет никакого элемента возмездия, а я непоколебимо настаиваю, чтобы он был.
— Ну и какой мести тебе будет достаточно?
— Я хочу, чтобы этой «обманкой» стали останки отца или деда директора музея. Око за око. Когда на витрине окажется его собственный предок — ему будет проще заметить всю неправильность содержания мертвых в качестве экспоната.
— Справедливо, — согласился Зеродис.
— Справедливо, — согласилась Стелла.
— Некрасиво, — возразила Войс, — но я тут явно в меньшинстве… Нам тогда надо будет еще и вопрос доставки обманки в музей решать? А перед тем могилу раскопать, что тоже требует сил и времени?
Стелла задумалась и сказала:
— В принципе, выход есть. Дело в том, что тут неподалеку живет мой двоюродный дядя, и он — глава местной «семьи». Ничего такого, насколько мне известно, так, мелочи, проституция и контрабанда… Думаю, я смогу уговорить его дать мне фургон и пару крепких ребят.
Я ухмыльнулся:
— Если не захочет — скажи ему, что я приду к нему домой и съем его собаку на глазах у его детей.
Стелла едва не заскрежетала зубами от досады:
— Вот этого ты мог бы и не говорить! Знал же, что именно вытащит из моей памяти ассоциативная цепочка!
— Извини. Не то чтоб спецом. Но, в общем, пускай помогает, и тогда ему не придется со мной встречаться. К тому же, раз он местный, то Этци, может быть, его предок.
* * *
После того, как мы закончили обсуждение, я взял свой ноутбук и вышел якобы прогуляться. Забредя в какой-то темный парк, я вызвал Зеродиса по секретному протоколу.
— В общем, такие дела, — сказал я. — Месть директору — это само собой, а еще мне надо хорошо проучить вообще все музейное сообщество. Чтобы больше никто никогда и не мечтал снова найти останки моего друга и сунуть на витрину.
— И как ты собираешься это сделать?
— У тебя есть где-то поблизости поставщик оружия и снаряжения?
— Есть, конечно, а зачем?
— Мне надо тридцать килограммов тротила и четыре детонатора с таймером, который можно выставить на много десятков часов.
— Ни хрена ж себе… Что ты задумал взрывать?
— Ничего. Я просто заложу в музее тридцать килограммов взрывчатки и установлю таймеры на сто или больше часов, так, чтобы их нашли. Демонстрация моей решимости отстаивать право Лиса на упокой любыми методами, не считаясь ни с какими разрушениями и жертвами. И тогда любой музей трижды подумает.
— А если их не найдут? — спросил Зеродис.
— Днем, уже после того, как обнаружат взлом и кражу, ты сам сообщишь в полицию, что твой сообщник оказался прибацанным на всю голову и самовольно, вопреки плану заминировал музей.
— Что-то мне кажется, что ты темнишь. Ты же совсем другое задумал, да?
— Я не умею лгать. И потом, чтобы уничтожить музей, мне не нужна взрывчатка, хватит пары канистр с бензином. Я задумал ровно то, о чем тебе сказал.
— Повторяй за мной. Микулинцы.
— Зачем?
— Просто повторяй.
— Микулинцы.
— Париж соборной богоматери.
— Париж соборной богоматери.
— Веселая майка.
— Веселая майка.
— Я был на луне.
— Я не был на луне. Упс, не получилось.
— Миклухо-Маклаю никто не пишет.
— Миклухо-Маклаю никто не пишет.
— Паляныця.
— Паляныця.
— Хм…
— Хм…
— Да нет, «хм» это я уже думал вслух.
— А зачем я все это повторял? — полюбопытствовал я.
— Проверка на нейросеть.
— Это как?
— У меня появилось подозрение, что Войс могла написать для тебя нейросеть, которая лгала бы вместо тебя… Слушай, взрывчатка ведь не игрушки. Давай как-то иначе проучим музей.
— Хорошо. Тогда ты отключишь еще и сигнализацию на верхних этажах, чтобы я мог уничтожить самые ценные экспонаты.
— Не-не-не, мы же договаривались без вандализма.
— Ты сам отказался. Вариантов мало: либо я очень доходчиво демонстрирую готовность уничтожать музеи, перешедшие красную линию, либо просто беру и уничтожаю.
Зеродис помолчал.
— По краю ходишь. Если погибнут люди — мне придется пересмотреть свои взгляды на твой народ. Чтобы поставить точку, мне будет достаточно просто перестать финансировать Мастерса и клон погибнет, когда за неуплату отрубят электричество.
— А почему должны погибнуть люди? Если твой поставщик предоставит исправные детонаторы и если Войс правильно настроит таймеры — ничего не случится. А если будет взрыв — виноваты будут люди. То ли детонаторы бракованные, то ли Войс настроит плохо, то ли сапер попадется идиот.
— Кто ж тебя знает, вдруг ты сделаешь мину с ловушкой.
Я фыркнул.
— Ты на полном серьезе считаешь, что я могу сконструировать бомбу так, чтобы переиграть человека-сапера? Моего умения хватает только на то, чтобы втыкать детонаторы в брикеты и провода — в разъемы. Я мог бы облажаться с таймерами, потому выставить их попрошу Войс. И все путем.
Зеродис еще поупирался, но я его таки додавил: я не собираюсь быть сапожником без сапог. Расправляться с людьми, которые делают зло людям, но оставить безнаказанными тех, кто делает зло мне лично — это как-то неправильно.
— Ну ты и сравнил, — сказал в ответ на это Зеродис. — Наркоторговцы и ученые — это ни хрена не одна категория и близко.
— Понимаешь, я не чувствителен к гибели людей от наркотиков, потому что люди мне не «себе подобные». Я испытываю симпатию только к людям из своего окружения, абстрактные «люди», которых я никогда не встречал, для меня абстракция и есть. Зло, причиненное моему другу, для меня гораздо критичнее, чем сколько-то умерших
