случиться, возможно, всему виной та самая условная дырка, через которую загробный мир просачивается к нам… Возможно, что-то еще, я не могу тебе сказать. Но я думаю, что ты занял место чужой души в этом теле, и все случилось именно так.
— А заражение? Когда лоа касаются человека, они же его заражают, и он превращается в рангона! Почему получается так?
— Не когда лоа касаются человека. — Птичник поднял палец. — А когда лоа касаются живого человека. Дело в том, что отнять душу у живого тела не так-то и просто, они связаны, как ни крути. И, когда лоа похищает душу, унося ее во Тьму, она остается связана со своим телом, но, чем больше времени проходит — тем слабее становится эта связь. Человек лишается души, лишается своего Света, который присутствует в каждом из нас. И в конечном итоге человек превращается в рангона — в тело, которому ему не пришло время умирать, без души, которую у него украли. Вместо души у него остается только дыра вроде той, через которую загробный мир просочился к нам, и через нее точно так же сочится Тьма. И точно так же рангоны способны существовать только на территориях загробного мира, являясь для него стражами и единственными жителями.
— Значит, в настоящем загробном мире рангонов нет? А что вообще там есть?
— Можешь считать, что ничего. — Птичник покачал головой. — Загробный мир настолько отличается от нашего, что глядя на него нашими, человеческими глазами, ты ничего там не увидишь, они просто не созданы видеть то, что там творится. А то, что мы видим здесь, в тех же ноктусах… Я думаю, загробный мир просто попытался принять ту форму, которая уже существует. Минимизировать затраты энергии на поддержание собственного существование, что, в общем-то, тоже закон природы.
— А по-моему он пытается захватить этот самый мир. — я кивнул в сторону ближайшего светового барьера. — Эманации Тьмы это тоже по-твоему закон природы?
— А как же. — усмехнулся Птичник. — Это же как две жидкости разной плотности, которые со временем все равно начинают проникать одна в другую.
— Что-то я не заметил, чтобы наш мир пытался проникать в загробный!
Птичник саркастично поднял бровь:
— А ты что, очень много времени там провел, чтобы делать такие выводы? Проникает, еще как проникает. Разница лишь в том, что у нас есть способ защититься от этого, а у загробного мира такого способа нет. Все, что он может нам противопоставить — это постоянная экспансия, расширение территории ноктусов все дальше и дальше, чтобы воздействие нашего мира становилось все меньше и меньше. Это тоже закон природы. Закон выживания, закон борьбы.
— Ты так говоришь «мир», будто у мира есть некий общий… разум.
— Конечно, есть. — Птичник кивнул. — Ну, я думаю, что есть. Сумма всех душ, обитающих в этом мире — и есть его интеллект.
— Ноосфера… — пробормотал я, вспомнив слово, которым называли подобное гипотетические образование ученые Земли. — Ладно, но я-то почему не превратился?
— А ты уверен, что ты должен был превратитья? — улыбнулся Птичник. — Я же говорил, рангоны — это тело, лишенное души, искаженное Тьмой. Твое же тело не было лишено души, можно даже сказать что в какой-то момент времени этих душ в тебе было даже больше одной. Не две, конечно, но, скажем так, одна целая две десятых. И, пока похищенная душа того, в чье тело ты попал, не оторвалась окончательно, ты испытывал те же симптомы, что и обычный зараженный.
— То есть, по сути я и не был заражен? И все то, что я делал, было… зря?
— Зря? — удивился Птичник. — Я, конечно, не полностью в курсе твоих приключений и вообще того, чем ты тут занимался… Но у меня есть глаза и уши, я вижу и слышу происходящее, и… И ты считаешь, что то что происходит сейчас, попадает под понятие «зря»?
— А ты считаешь, что происходит что-то хорошее? — усмехнулся я.
— Плохое и хорошее — не те категории, которыми я оперирую. Одно могу сказать точно — сейчас происходит великое. То, что останется в истории… Если, конечно, останется история.
— Я бы не сказал, что я сильно рад такому повороту событий. — признался я. — По мне то, что происходит сейчас… Лучше бы не происходило.
— Мироздание не очень интересуется, рад ты или нет. — Птичник пожал плечами. — События просто происходят и мы можем только принимать в них участие, тем или иным образом.
— Принимать участие? — повторил я. — Тогда скажи, что надо сделать, чтобы проход между мирами закрылся?
— Ничего. — Птичник улыбнулся. — Ты ничего не сможешь сделать.
— А убить Дочь Ночи? Да, я уже догадался, что это именно она является причиной всего. Если ее устранить, это поможет?
— Нет, не поможет. Потому что ее нельзя устранить.
— Это еще почему? Все, что живо, можно убить.
— Что живо — да. — Птичник кивнул. — Но к ней это не относится.
— Это из-за ее сверхъестественных способностей?
— Они — лишь следствие. Дочь Ночи нельзя убить, потому что она и не жива. Она уже давным-давно мертва, и в этом мире присутствует лишь ее душа. Душа, лишенная тела. Вместо тела у нее — концентрированная Тьма, которая принимает любую форму, какую пожелает ее хозяйка, и именно это обуславливает ее возможности. Но даже если бы не они… Как ты собрался убить душу, лишенную тела?
— Хорошо, не я. Допустим, не я, а ты. Ты способен это сделать?
— Конечно же, нет. — усмехнулся Птичник. — Как ты себе это представляешь⁈
— Откуда я знаю? Ты должен знать! Она же твоя дочь!
— Вот именно, она моя дочь. Несмотря на то, что все называют ее Дочерью Ночи, на самом деле она моя дочь. А я — ее отец. Где ты видел вменяемого отца, который способен даже подумать о том, чтобы причинить вред своему единственному ребенку, а тем более — убить его?
— То есть в теории, это возможно?
— В теории хрен его знает. Ты все время упускаешь из виду один факт — то, что происходит сейчас, началось однажды и с тех пор ни разу не повторялось. Во всей истории мира существует только один прецедент подобного типа и никто, повторяю
