Ознакомительная версия.
— Что? — тихо спросил он. Джессика, не задерживаясь, молча юркнула в машину и замерла на заднем сиденье. Том встал рядом с отцом, судорожно дыша. — Кто там?
— Мото… циклист, — в два приема выдохнул мальчишка.
Не показалось…
— Один?
— Д… а. Да, один.
— Он вас заметил? — быстро спросил Кларенс.
— Нет… пап, он какой-то… — Том посмотрел на отца. — Ты не смейся, пап, но он какой-то… он очень страшный, пап. Остановился прямо напротив того места, где я стоял…
— Он точно вас не заметил? — допытывался майор.
— Точно, пап… Ты куда?!
— Посмотрю. — Майор двинулся к кустам, на ходу проверив автомат. — Оставайся тут. Сидите тихо. Слушай, смотри, не позволяй сестре даже двигаться. В любого, кроме меня, тут же стреляй. В любого. Тут же. Понял?
— Понял… Не ходи, пап… — Том выглядел на самом деле напуганным. — Пап, он реально страшный, как… как…
— Как кто? — Майор остановился. Он никогда не видел сына таким. Даже вчера. Никогда.
— Ты будешь смеяться… — пробормотал мальчик.
— Как кто, Том? — тихо и настойчиво спросил майор. — Я не буду смеяться. Что бы ты ни сказал. Слово офицера.
Мальчик коротко выдохнул и взглянул прямо в глаза отцу:
— Как Сатана, пап, — сказал он тихо…
К удивлению майора, это был «Харлей». Здоровенный, как мустанг, тюнингованный «Харлей» из черного и серого хрома. Такой же уместный здесь, как закусочная «Старбакс» или вывеска на окраине очередного маленького городка со Среднего Запада. Мотоцикл твердо стоял прямо посередине дороги, на осевой разметке.
А на нем, скрестив на груди руки и чуть откинувшись назад, на высокую, явно заказанную под размер хозяина спинку, сидел молодой мужчина в черном тонком свитере, таких же джинсах (на широком, украшенном золотом поясе висели длинный нож и большой пистолет в поблескивающей лаком деревянной кобуре) и сапогах из отлично выделанной кожи.
Кларенс видел его очень хорошо, затаившись в кустах. Это был рослый, могучий атлет, но при этом очень молодой, с красивым лицом, поразительно благородные и выразительные черты которого почти удивляли. Длинные густые черные локоны, вьющиеся на концах, перехватывала небрежная красная лента-повязка, единственное яркое пятно. Скрестив на груди руки в черных тактических перчатках и откинувшись на спинку, человек смотрел куда-то на северо-запад, в небо.
И улыбался. Кларенс видел угол тонких бледных губ широкого рта.
А потом, едва майор подумал о его улыбке, мотоциклист повернулся к нему.
Точно в его сторону.
Большие холодные глаза, зеленовато-коричневые, как мутное плохое стекло, нашли Кларенса, словно в них были встроены тепловизоры. Улыбка, подумал майор, вставая и держа мотоциклиста на прицеле. Господи Боже, какая у него отвратительная улыбка! Так бы улыбался Грех, если бы обрел плоть.
— Привет, — мотоциклист говорил по-английски с произношением все того же Среднего Запада. От грузина, кстати, в нем ничего не было. И на русского он тоже не походил.
«Не обманывай себя, — подумал майор, продолжая целиться. — Том прав. И ты это видишь».
— Уходи, — сказал Кларенс. — Уезжай. Мы тебя не трогаем.
Это звучало жалко и даже нелепо — стоя с автоматом в руках, держа на прицеле того, у кого нет в руках оружия… И в то же время Кларенс понимал, что это скорее жалко, чем нелепо.
Улыбка стала еще шире.
— Не хочешь прочесть экзорцизм, майор Фил Кларенс? — осведомился мотоциклист и торжественно осенил себя крестом. Сперва католическим, потом православным. И расхохотался. Так, что майор почувствовал, как останавливается сердце. В глазах помутилось, он опустил автомат и пошатнулся. В гудящей кровавым приливом в висках серой кружащейся пелене слова мотоциклиста раздавались как гром, хотя Кларенс понимал краешком мозга, что тот не кричит, а просто говорит, даже не очень громко. — Я не уйду, глупец. И меня не изгнать — ничем не изгнать, никому не изгнать. Но вас я не трону, и сейчас я отсюда уеду. Вы мне не более интересны, чем блохи в горящем доме, — что мне, гоняться за вами и давить поодиночке? А вот полюбоваться на пожар я очень даже не прочь… — И вдруг резко выкрикнул, и от этого крика словно бы дрожь пошла по воздуху и почве, вибрирующе передаваясь в тело майора: — Здравствуй, Земля!!!
Майор почувствовал, что ноги его больше не держат. И повалился ничком, гаснущим сознанием отметив: мотоцикл взревел как-то насмешливо, и этот ревущий рокот растаял вдали…
«Она слишком много плачет за эти сутки», — подумал Кларенс, пытаясь сесть. Что-то не давало, и он не сразу понял, что, пока плачущая Джессика поливает его лицо водой из фляжки, Том удерживает его за плечи, бормоча:
— Пап, пап, полежи еще немного, полежи…
— Вы меня сюда принесли? — Майор понял, что лежит на куртке. Твердо отстранил руки Томми, улыбнулся дочери и все-таки сел. Прислушался к себе — нет, все нормально. — Я потерял сознание… нервы, наверное. Да, нервы.
— Кто это был? На мотоцикле? — Том заглянул в глаза отцу — требовательно, пристально.
— Я не знаю, — покачал головой Кларенс. — Уехал, и хорошо. Ты прав — неприятный человек какой-то. Наверное, бандит.
Томми несколько секунд еще вглядывался в лицо отца и, видимо, предпочел поверить. Даже облегченно перевел дух и подмигнул Джессике:
— Ну вот, зря мы вчера перетрусили.
Не зря, подумал майор, вставая. Еле сдержал дрожь, вспомнив мотоциклиста. Думать о нем не хотелось. Но думалось — и Кларенс со спокойным ужасом, который теперь уже не отпускал его, не давал себе произнести то, что знал.
Он знал, кто это был. Как бы это дико и иррационально ни звучало! Но если это… то…
Джессика на заднем сиденье опять задремала. Это не очень нравилось Кларенсу, но, с другой стороны, пусть дремлет, меньше увидит и запомнит. Они вернутся в безопасное место, и все забудется, словно дурной сон. Майор отгонял от себя мысль о том, что, возможно, такого места больше нет. Нигде нет.
Томми сидел рядом. Ждал, когда отец наконец решит двигаться дальше. Потом сказал, глядя перед собой, — солнце уже поднялось высоко, но смотреть на него можно было совершенно спокойно:
— Пап, эти, вчера… они ведь были военные.
— Дезертиры, наверное, сынок. — Кларенс тоже взглянул на алый диск. — Когда русские сделали три восьмерки, у них тут за сутки разбежалась почти вся армия. Я хорошо помню, как это было.
— Пап, — Томми встал коленями на сиденье, — пап, мне не нравятся вон те тучи. Вон те. Справа от солнца. Смотри!
Отец и сын замолчали, глядя вперед.
Бурый, комковатый, шевелящийся полог надвигался с северо-запада. Небо словно быстро и равномерно закрашивали грязной краской.
Ознакомительная версия.
