Они потащили меня к кресту. Я наконец смог вдохнуть и вновь начал отбиваться, но на этот раз вырваться не сумел: меня уложили на спаянные трубы, руки развели в стороны и вместе с ногами стали привязывать лохматыми промасленными веревками.
— Вы что делаете?! - засипел я, все еще ощущая ноющую тяжесть в животе и не в силах кричать. — Отпустите, уроды!
Конечно, ни к чему мои стоны не привели. После того как конечности оказались прикрученными к трубам, рабы подняли крест; двое забрались на алтарь, третий стал подталкивать его снизу. Наконец его приподняли и вставили основанием в отверстие на середине алтаря.
Я повис, извиваясь и дергаясь. Привязали меня неумело, освободиться — не проблема, но на это требовалось время, а его-то как раз и не было. Крест был повернут так, что жирного в кресле я видел лишь краем глаза: Помахав копьем, он ткнул наконечником в мою сторону. Двое встали перед алтарем; сквозь бормотание донесся звук шагов, я извернулся, глядя за правое плечо: третий приближался ко мне с пучком заточенных электродов и большим молотком.
Звон, звучащий все это время приглушенно, всколыхнулся и будто разросся, набух, заполнив все вокруг. Я пытался вырваться, выпученными глазами глядя на приближающегося человека, чувствуя, что веревки уже ослабли, еще немного — и сумею освободить правую руку. Но времени не осталось совсем: мужчина положил электроды на край алтаря и стал залезать.
Остальные опустились на колени, а этот, взяв один электрод, выпрямился. Скрипнув зубами, я что было сил дернул плечом. Веревка треснула, будто надломленная палка, прогнившие волокна уже готовы были порваться, но тут заточенный, как игла, конец электрода уперся в рукав куртки на левом запястье. Бледная худая рожа, лишенная и подобия мысли, с затянутыми пеленой зенками, оказалась прямо передо мной. Крепко сжимая электрод за середину, раб поднял молоток высоко над головой, примериваясь. Я дернулся вновь, да так, что предплечье пронзила боль. Молоток резко опустился, ударил по электроду, и тут стена зала за спиной раба проломилась.
Во все стороны полетели обломки; вместе с серым утренним светом внутрь хлынула вода.
И одновременно веревка на правой руке лопнула. Локтем я оттолкнулся от трубы, резко подавшись вперед, нагнув голову, словно бык, в ярости бросившийся на врага. Лоб врезался в лицо мужчины, одновременно молоток ударил по тупому концу электрода — второй, заточенный, со скрежетом пробил мои наручные часы, в которые упирался, соскользнул, пробороздил ржавую поверхность трубы, оставив на ней серебристый зигзаг.
Получив удар по носу, мужчина вверх тормашками полетел с алтаря. Он упал, опрокинув двоих коленопреклоненных рабов, но я лишь краем глаза видел, что там происходит, потому что был занят — рвал освободившейся рукой веревки.
Бьющая сквозь пролом вода омывала алтарь, быстро наполняя зал. В широкое отверстие, сквозь которое она вливалась, просунулся железный нос катера, украшенный станиной с гранатометом. Рядом возникло лицо Пригоршни; стоя на палубе, он наклонился вперед, заглядывая.
— Никита! — заорал я и, высвободив наконец правую руку, нагнулся.
Надсадный звон будто разросся, заполнив собою окружающее пространство, сам стал этим пространством, каждым предметом в нем, стенами зала, сводом и полом — а после лопнул.
Будто пелена спала с моих глаз: я увидел, что нахожусь в помещении с низким потолком, вокруг дерево, а не железо… Я был в трюме баржи!
Толстяк в кресле обернулся зомби, необычайно жирным, распухшим, с отечной серой рожей и мертвыми глазами. Лица рабов поплыли, смазались… Я увидел Витька, Стечкина и Серого. Крест так и остался крестом из сваренных труб, зато чугунный алтарь превратился в большой, сбитый из бревнышек поддон.
Сорвав веревки с ног, я сделал шаг, и правая ступня провалилась в щель между досками. Вода прибывала, плескалась вокруг, покачивая тело мертвеца, раньше распятого на кресте, где чуть было не распяли и меня… Это был Копатыч! Я узнал его сначала по непомерно огромным ногам — должно быть, он носил обувь пятьдесят шестого, если не пятьдесят восьмого размера, потому-то его и прозвали Копатычем, — и лишь затем разглядел знакомые черты в грязном, заросшем щетиной лице.
Раздался крик, мимо плеча пролетел кусок арматуры. Пригоршня, упав на одно колено, поднял «беретту» и выстрелил несколько раз подряд. Высвободив ногу, я спрыгнул с поддона в воду, обернулся: всех сталкеров из группы Медведя первая волна отнесла к стене, теперь Серый неуверенно топтался там, пялясь перед собой пустыми глазами, а Стечкин с Витьком шли ко мне.
Очередная пуля из пистолета попала в зомби, но это не произвело на страшилу особого впечатления. Кряхтя, он уперся в подлокотники кресла широкими лапищами, встал и сделал шаг. Пригоршня повернул гранатомет, я выкрикнул: «Не в него!» — но было поздно: Никита выстрелил.
Граната, с шипением пролетев через весь трюм, ударила в распухшую грудь и взорвалась. Массивное тело раскрылось, как чашечка цветка, распустилось дрожащими темно-красными лепестками, брызнув во все стороны кровавым нектаром. Зомби отбросило назад, опрокинув кресло, он врезался в Серого.
— Не в него! — проорал я, с трудом пробираясь вперед, навстречу потоку. — В контролера стреляй! Вон он! Под стеной!
Никита заморгал, прищурился и наконец увидел того, кого я сумел разглядеть лишь за пару мгновений до взрыва гранаты.
Контролер — спутанные темные волосы, пухлая морда, поросячьи глазки. Сильная тварь, раз могла столько времени удерживать под пси-контролем четверых, заставила их распять товарища, навела иллюзию железного подземелья, а после сумела подчинить и меня, да так, что я не только с самого начала ничего не заметил, но и потом, на протяжении всего времени, пока находился под ментальным колпаком, даже не подумал о контролере, о вероятности того, что окружающее — галлюцинация… Он был — тем серым кардиналом, кто направлял действие безумного спектакля и создавал декорации, — но когда выстрел из гранатомета разрушил борт парома, даже эта тварь не смогла противостоять нахлынувшей реальности.
Однако и теперь он еще мог управлять тремя мужчинами и при этом прятаться от нас, наводя морок. Серую фигуру, притаившуюся в дальнем углу трюма, скрывала блеклая пелена, тени клубились вокруг нее, наползали, то густели, то становились разреженнее…
Сталкеры из группы Медведя были уже все равно что мертвы: слишком долго находились под пси-контролем, мозги их теперь превратились в труху. Стараясь не думать о здоровых мужиках, чья жизнь закончилась или вот-вот закончится так ужасно, я поспешил к напарнику. Уровень воды быстро увеличивался, баржа опускалась, и катер начал вплывать в трюм. Чтобы удержать его на одном месте, Пригоршня ухватился за край пролома.
