Позади него Олаф Харалдсен изо всех сил пытался выглядеть спокойным. Его собственная красно-золотая униформа выглядела куда богаче по сравнению с формой Нагумо, однако не могло быть никакого сомнения в том, кто слуга, а кто хозяин на этой террасе. На груди у Харалдсена красовалась вышитая золотом эмблема Реганского университета. Он был безоружен — ни один верзандиец не мог приблизиться с оружием к особе генерал-губернатора. Все в Олафе — и то, как он стоял, и выражение его лица — недвусмысленно указывало на то, что Харалдсен буквально парализован страхом.
— Ваш Совет всерьез полагает даровать этим тварям амнистию?
— Мо... мой повелитель, мне кажется это наилучшим выходом. Мятежники никогда не пойдут на переговоры, на прекращение огня, если мы не дадим им обещание, что... что не все они будут уничтожены, как... как те...
Нагумо изменил свою позу, чтобы видеть лицо председателя Верзандийского Совета академиков. Глава всех верзандийцев тем временем продолжал говорить, торопясь и глотая окончания слов:
— Конечно, лидеры оппозиционеров будут схвачены и переданы вашему департаменту для... для проведения следствия... в общем, вы вправе делать с ними, что вам будет угодно...
— О да, мой ученейший друг. Лидеры, как ты выражаешься, оппозиции и в самом деле будут схвачены.
Но скажи, неужели ты всерьез полагаешь, что, пообещав амнистию, мы тем самым сможем выманить мятежников из джунглей? А?
— Мой повелитель, мы должны... мы должны по крайней мере попытаться умиротворить народ.
Нагумо был удивлен, сколь упрям этот человечек, несмотря на страх. Руки Харалдсена мяли складки одежды, язык то и дело облизывал пересохшие губы, но тем не менее он не отступал. Храбрая мышь перед драконом. Что, черт возьми, случилось? Этот человек первым поспешил приветствовать новых хозяев Верзанди, поэтому он и был выбран из числа многих. Может, он сошел с ума? Или же на него давит кто-то из университетских коллег? А может быть, революционное движение уже пустило свои корни и на университетской почве?
Реганский университет занимал северную часть верзандийской столицы. Управлялся же университет и вся планета отсюда, из центрального здания административного комплекса. Отсюда, с высоты центрального здания, с возвышенности Университетских садов, весь Регис был перед Нагумо как на ладони. Прямо у его ног колыхались кроны деревьев Учебной зоны — по существу, парка. Отсюда, с этой высоты, студенты и преподаватели, передвигавшиеся между разбросанными среди деревьев зданиями, казались генерал-губернатору ничтожными насекомыми.
В отношении управления планетой ситуация на Верзанди была сложной: общество почти вплотную приблизилось к черте, за которой царили анархия и хаос. И неудивительно. Верховный орган власти — Верзандийский Совет — вырос из Университетского совета. А задачей его была организация обучения, а не государства. Поэтому люди, стоящие у кормила власти, мыслили как люди науки и искусства, но не как истинные руководители, призванные править целой планетой. Впрочем, он, Нагумо, ничего не имеет против искусства. Напротив, наслаждаясь древними японскими хокку, он находил здешнюю архитектуру вполне отвечающей его медитативным настроениям. Более того, именно здесь, на Верзанди, он пополнил свою коллекцию еще одной жемчужиной — холстом, принадлежащим кисти самого Чесли Боунстелла. Но какое, скажите, отношение все это имеет к правлению? К власти?
Харалдсен неправильно истолковал молчание генерал-губернатора и снова заговорил:
— Граждане Верзанди испуганы и раздражены с того момента, как на этой планете высадились ваши войска. Жесткие меры лишь отвратят от нас тех, кто еще склонен сотрудничать. Если бы мы смогли им продемонстрировать наши благие намерения...
— Благие намерения? — Нагумо процедил, почти прошипел эти слова сквозь зубы. — Демонстрировать благие намерения? И кому? Варварам из джунглей? Этим псам, этим выродкам? Этим кровопийцам? Ха! Если ты, Харалдсен, думаешь, что жесткие меры отвратят их от нас, то ошибаешься. Ибо я дам им амнистию. И знаешь какую? Такую же, какую я дал Маунтин-Висте!
— Повелитель...
— Заткнись! — Маленький Нагумо, казалось, вырос и угрожающе навис над трясущимся от страха верзандийцем. — Наказанием за сопротивление Синдикату Драконов будет истребление их под корень! Ты слышишь меня? Ты, тварь бесхребетная, ты, правитель этого лучшего из миров, ты у меня в кулаке! Захочу — раздавлю. На твое место много найдется охотников. А теперь я приказываю тебе подавить бунт. Твоя задача — загнать мятежников в болота и уничтожить их там. Уничтожить! Не торговаться с ними, не предлагать амнистию, а убивать. Убивать! И их, и их семейства. Вырезать их род подчистую! Стирать с лица земли деревни, осмелившиеся предоставить мятежникам приют. И это сделаешь ты, академик. Слышишь? Ты! А если это не сделаешь ты, то сделаю я! Если мне понадобится выжечь до последнего дерева джунгли, я это сделаю. И мне плевать, что на этой паршивой планете будет уничтожена органическая жизнь.
— Д-да, мой повелитель!
— Нападения на наши гарнизоны и отряды, кражи оружия и продовольствия с армейских складов должны быть прекращены. Ты и твои люди — вы установите мне здесь порядок и мир, угодный Дому Куриты, иначе я сделаю это сам. И знаешь, как я это сделаю? Если будет нужно, я выжгу дотла твой ненаглядный Регис, а тебя заставлю на это смотреть. Мои боевые роботы разнесут по камешку твой драгоценный университет, после чего я расстреляю каждого третьего горожанина, а весь Совет академиков вместе с семьями, и тебя в том числе, отправлю в крепость на Лютецию в цепях. Как рабов. Я восстановлю тут порядок!!!
— Конечно, мой повелитель. Вам незачем вмешиваться. Я... я тотчас же отдам распоряжения. Мятежники будут уничтожены, мой повелитель.
— Тогда действуй, отдавай приказы. И ты сам проследишь за тем, как они выполняются. Теперь этот мир принадлежит герцогу Ринолу, который вверил его моему попечительству. Ты наведешь здесь порядок от имени герцога Ринола и моего имени. В противном случае за дело возьмусь я сам, понял? Ты наведешь здесь порядок, даже если для этого понадобится истребить все население и сжечь все деревни между Регисом и Лазурным морем. Заруби это себе на носу! Теперь убирайся!
Харалдсен выскочил с террасы с такой поспешностью, будто за ним гнались хиропы из джунглей.
Нагумо посмотрел вслед академику, а затем кивнул стражнику в черной униформе, который стоял за углом террасы в течение всего разговора с Харалдсеном. Стражник тоже мгновенно покинул террасу. Несколько секунд спустя распахнулась двустворчатая дверь, что была за спиной у генерал-губернатора, и оттуда появился полковник Валдис Кевлавич. Кевлавич замер и, когда Нагумо соизволил наконец обратить на него внимание, четко отдал честь.
