— Ах ты гниль! — возмутился тюремщик и совершил непростительную ошибку.
В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все — никуда сидельцы не денутся. Остается дождаться подмоги, и уж после вразумить их методами физического воздействия. Чтобы неповадно было.
Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, от души размахнулся своей треххвосткой. Я на месте не валялся — шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью епископ его выронил при падении.
Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть — одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчится на полу — больше не пытается атаковать.
Отчаянно замахнувшись, я выпустил штырь, придерживая его за цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, концом достал до голени тюремщика. Весу в железяке немало, скорость тоже хорошая — позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденную лапку. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко, в голову, с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами.
Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался. Нервы, будь они неладны, да и устал я… очень устал.
— Дан — как вы?
— Я в норме. А вы? Сильно он вас?
— Бок задел, но одежда выручила. Ох и умеет гад бить! Больно до слез, но мясо с костей не снял — ерунда. Вы сможете идти?
— Дайте минутку — дух переведу. Обыщите его пока что. Оружие, деньги, ключи — все, что есть забирайте.
— Ключи?! Да зачем в тюрьме замки — это не ведь не дворец королевский.
Эх Конфидус — да откуда мне знать, что замки на дверях в твоем мире только короли себе могут позволить? Но вслух сказал другое:
— Мало ли… все забирайте.
* * *
Долго прохлаждаться мне не дали. Так и не отдышавшись, поднялся, почуяв запах на удивление едкого дыма. Источник его обнаружился мгновенно: факел, оброненный тюремщиком. Солома на полу была свалявшейся, мокрой и очень грязной, но потихоньку начала заниматься.
Подняв факел, я не стал тратить время на ликвидацию потенциального очага возгорания. Да и не хотелось подобным заниматься босыми ногами — они и без того у меня пострадавшие. Ничего — эта сырятина не разгорится.
— Конфидус — вы там долго еще?
Епископ, вместо того, чтобы осматривать одежду тюремщика на предмет карманов с богатым содержимым, сокрушенно произнес:
— Я ему, кажется, голову проломил. Вроде бил не сильно, а… Как же так получилось… Ему помочь надо — может и выживет.
— Да пусть хоть трижды окочурится — уходить нам надо. Вы забыли? Нет у нас времени на благие дела. Да и вон он: в себя приходит — таращится. Все равно мозгов нет — трещина на макушке такому не навредит. Я уже почти не верю, что вы когда-то лихими наемниками командовали — ведете себя так, будто кроме кадила в руках ничего не держали, и ничего кроме алтаря в жизни не видели. Уходим.
Епископ, не обращая внимания на критику, подхватил хрипящего тюремщика за руки, выволок в коридор, пристроил у стеночки.
— Вот… пусть хотя бы здесь полежит, а не в соломе загаженной.
Спорно — солома, хоть и загажена, но помягче каменного пола. Но спорить некогда, да и неинтересно.
Кинулись вправо по коридору — где-то там, неподалеку, располагается выход на улицу. По обе стороны мелькали деревянные решетки других камер. Все пустые, лишь в одной у стены похрапывало несколько мужчин. Как ни примитивна местная пенецитарная система, но заключенных по сто штук в одну консервную банку не набивают — места хватает.
Или не сезон еще?
А вот и дверь. Массивная, небрежно сбитая, с окованным железом засовом. С немалым усилием отодвигаю его в сторону, тяну створку на себя, затем толкаю. Бесполезно.
— Конфидус — она снаружи заперта!
Епископ, не доверяя, дернул, навалился, лишь после этого согласился:
— Похоже вы правы.
В дверь заколотили чем-то увесистым, с улицы приглушенно донеслось:
— Чего шумите? И что за дым из караульной тянется? А?
Замерев, мы переглянулись; епископ, вернув засов на место, прошипел:
— Караульный еще и на улице есть! Вот ведь проклятье!
Да уж — попали. Тюрьмы, это специфические заведения — лишних выходов в большой мир там не любят. В идеале имеется лишь одна дверь. Если так, то совсем плохо — прорываться через нее будет непросто. Караульный сейчас насторожен, и, наверняка, вооружен не только плетью. Пара доходяг, один из которых закован по рукам, а второй по ногам, вряд ли справятся с таким противником.
Думай, Дан — думай! Итак: вдвоем у нас шансов мало, но если… Что там тюремщики меж собой обсуждали? Кто там в камерах у нас сидит?
В дверь опять заколотили, караульный заорал во все горло:
— Открывайте, или выломаем! Да что там у вас?!
— Он еще и не один, — выдохнул епископ.
— Конфидус — за мной! У меня хорошая идея есть!
Не тратя время на объяснения, неловко ковыляя, потащился назад. Смог бы бежать, бежал, но попробуйте побегать на таких болезненных деревяшках. Эх ноги мои ноги — вам отдых нужен… знаю. Ну потерпите немного — обязательно отдохнете… чуть позже.
В коридоре шумела разноголосица — народ, почуяв дым и суматоху, пробудился. Доковыляв до первой обитаемой камеры, обратился к облепившим решетку мужикам:
— За что сидите?
— Недоимщики, — коротко и малопонятно пояснил плюгавенький бородач типично крестьянской наружности. — А что это тут такое делается?!
Не удосужившись ответить, поднял засов:
— Все — вы свободны. К двери идите.
Дальше коридор заволокло дымом всерьез — сырая солома все же не погасла. Не иначе как от испражнений многих поколений зеков пропиталась селитрой. Чихая, переступил через слабо шевелящегося тюремщика — никак не уймется, гад. Из тьмы очередной камеры ко мне рванулась грязная тощая рука с когтеподобными ногтями. Испуганно отскочив, садистки стукнул по ней факелом, но даже боль от ожога не подействовала — лапа упрямо продолжала тянуться в направлении моей шеи. Меж деревянных прутьев серела перекошенная харя с выпученными безумными глазами.
— Не надо его выпускать! Это бесноватый! — выкрикнул Конфидус.
— У меня и в мыслях не было!.. Ну и морда у него…
— Дан — что вы задумали? Недоимщики драться не станут — не тот народ, да и вины за ними великой нет.
— Потом объясню… все потом.
