Ознакомительная версия.
Киберденщик принес две порции ароматного кофе. Комбриг достает из шкафчика фляжку и, не спрашивая, наливает из нее в каждую чашку немного коньяку. Надо думать, это также часть генеральской проверки, а значит, провалить новый тест я не вправе, как и предыдущие.
– По факту убийства вами медбрата было проведено расследование, в ходе которого выяснилось, что ваша жертва и впрямь частенько превышала свои служебные полномочия, – вновь просвещает меня Александр Игнатьевич, и вправду хорошо изучивший мою подноготную. – Вы правильно подозревали: этот Колодаев действительно успел насолить многим своим коллегам по работе. Кое-кто из них не отказал себе в удовольствии поплясать на косточках вашего Витька, дав показания о его выходках… Хотя вам от этого, безусловно, не легче. За пределами клиники ваши действия не подпадают даже под статью о превышении допустимой самообороны и трактуются как обычное убийство из чувства мести. Законопослушный гражданин Верниковский вас, конечно, осуждает, но офицер Верниковский готов признать ваше право на защиту своих чести и достоинства. Мне не доводилось оказываться в подобной ситуации, поэтому трудно сказать, как поступил бы я на вашем месте. И к тому же, – он многозначительно ухмыляется, – не поквитайся вы со своим обидчиком, вряд ли сидели бы сейчас здесь, а я едва ли предлагал бы вам воспользоваться шансом получить полную реабилитацию.
– Боюсь, товарищ генерал-майор, я абсолютно не понимаю, как такое вообще возможно, – недоуменно замечаю я, прихлебывая божественный кофейно-коньячный нектар.
Комбриг берет со стола свою чашку, но не усаживается в кресло, а, щелкнув пальцами в сторону телевизионного панно, запускает посредством этой звуковой команды видеозапись. Качество ее оставляет желать лучшего, поскольку, судя по ракурсам, съемка велась охранными камерами. Но, несмотря на это, я быстро определяю, что на экране демонстрируется финальная стадия вчерашних беспорядков в клинике. Генерал отступает, дабы не загораживать мне обзор, молча досматривает со мной ролик до того момента, как его архаровцы перестреляли семерых бунтарей, после чего командует «стоп», и, когда изображение на панно застывает, говорит:
– Вся эта беготня не представляет для нас особого интереса. Гораздо любопытнее то, что случилось потом. Если вы вдруг забыли, давайте освежим вашу память.
На следующем выбранном и увеличенном Верниковским стоп-кадре я таращусь на туманного призрака (и не предполагал, что в испуге у меня настолько идиотское лицо), а в это время где-то за кадром кибермодуль «Хомяк» везет по коридору странный аппарат. Про мою забывчивость комбриг, конечно, пошутил. То, что он мне сейчас показывает, я буду помнить, наверное, даже на смертном одре.
Я перевожу вопросительный взгляд с экрана на Александра Игнатьевича. Если генерал думает, что его подсказка наведет меня на правильные выводы, он ошибается. Как сказал один туповатый гангстер из старого фильма своему более умному приятелю: «Чем лучше ты мне разжуешь этот вопрос, тем больше сэкономишь времени». Вот и Верниковскому вместо того, чтобы играть в загадки, было бы проще разжевать мне все по порядку. Ведь срочность, с которой я был сюда доставлен, явно указывает на то, что комбриг куда-то торопится.
– Это – единственная причина, по которой я приказал выпустить вас из клиники, капитан, – кивнув на панно, поясняет Верниковский. – Скажу честно: других причин заниматься вашей реабилитацией у меня нет. Не заполучи я вчера эту видеозапись, вы так и сидели бы в своем изоляторе, а я никогда не заинтересовался бы судьбой капитана Тихона Рокотова. Но наши пути пересеклись, и я намереваюсь извлечь из этого максимальную выгоду. Не для себя, разумеется, а для той страны, которой мы с вами однажды дали воинскую присягу. Уверен, вы также остались верны ей и не разочаруете меня. А теперь перейдем к делу. Вам что-нибудь известно о газообразном веществе, с которым вы вчера столкнулись?
– Никак нет. – Я мотаю головой. После чего замечаю: – Разрешите уточнить, товарищ генерал-майор: я очень сильно отстал от жизни. По пути к вам мне пришлось увидеть странные и пугающие вещи. Ваш посыльный сказал, что единственный, кто даст мне на них исчерпывающие ответы, – это вы. Поэтому прежде чем мы займемся делами, буду весьма признателен, если вы проведете для меня короткую политинформацию.
– Я осведомлен, в каких условиях вас содержали, и готов выполнить вашу просьбу, – отвечает комбриг, потягивая кофе. – Но дабы не возвращаться раз от раза к одному и тому же, я введу вас в курс дела по ходу обсуждения, согласны? Тогда, будьте уверены, многие накопившиеся у вас вопросы отпадут сами собой. Однако сначала мне хочется задать вам встречный вопрос, скажем так, частного характера. Это касается истории вашей болезни. Прошу, не обижайтесь, если я покажусь вам бестактным, но постарайтесь ответить честно, поскольку это в любом случае поможет и вам, и мне… Существо, которое, как вы утверждали на медицинской комиссии, живет у вас в голове… Скептик – кажется, так?.. Вы с ним еще разговариваете?
– Это не существо, товарищ генерал-майор, – возражаю я, не сомневаясь, что все сказанное мной дальше не доведет меня до добра. Но раз уж велено быть честным, значит, таким и буду. Юлить перед Верниковским означает навлечь на себя еще больший гнев. – Это мой брат-близнец, в существование которого после его фактической смерти не верили даже наши родители. И тем не менее, кто бы что ни говорил, Скептик существует и прекрасно себя чувствует. И да – я до сих пор с ним разговариваю. А попробую не заговорить, так он мне покоя не даст. Хотите верьте, хотите нет, но только благодаря Скептику мне удалось показывать хорошую успеваемость в школе и училище, а затем стать лучшим инженером-кибероператором в Округе. Правильно говорят: одна голова – хорошо, а две – лучше. Решать математические задачи и программировать кибермодули вдвоем намного проще, а Скептик в своем интеллектуальном развитии ушел гораздо дальше, чем я. И все потому, что он – чистый разум, которому не надо заботиться о собственном теле и отвлекаться на его физиологические потребности.
– И как вы уживаетесь со своим братом в таких… хм… неординарных условиях? – По невозмутимому лицу Александра Игнатьевича нельзя было понять, говорит он серьезно или иронизирует.
– Нормально уживаемся, – пожимаю я плечами. – Согласен, характер у Скептика не сахар и иногда, бывает, мы ссоримся. Но до драк дело пока не доходило, да и вряд ли когда-нибудь дойдет.
– Ума не приложу, как вам удавалось так долго скрывать свою тайну. Особенно в детстве.
– В детстве я ее на первых порах и не скрывал. Но родители предпочитали верить психиатрам, а не моим заявлениям о том, что мой брат жив и разговаривает со мной отсюда. – Горько усмехнувшись, я стучу себе пальцем по затылку – там, где у меня с младенчества вживлена костяная «заплатка», вырезанная из черепа моего к тому моменту уже умершего брата-близнеца. – Впервые это случилось, когда мне было лет одиннадцать. Брат заверяет, что до этого времени он как будто спал и одновременно обучался во сне всему тому, чему обучался я. По крайней мере, раньше он меня не беспокоил. Наверное, тогда наши разумы были разделены неким ментальным барьером, ограждающим нашу раздвоенную неокрепшую психику от перенапряжения. А может, причина крылась в другом – это теперь одному Богу известно. Поначалу я был в отчаянии, что никто не воспринимает мои слова всерьез, пока однажды Скептик – тогда он любил чуть ли не ежедневно придумывать себе новое имя, – не убедил меня в том, чтобы я прекращал нервировать взрослых своими россказнями. А также всякий раз безропотно соглашался, когда мне будут говорить, что живущий у меня в голове братец – выдумка.
Ознакомительная версия.
