— Повторите, где он находится? — спрашивает Фальвия.
— Вы найдете главный офис на седьмом этаже, — говорит охранник, вытягивая руки, чтобы загнать нас обратно к лифт.
Из-за двери 3908 до нас доносится звук. Тихое хныканье. Что-то вроде запуганной собаки, избегающей удара, только слишком человечный и знакомый. Мы с Гейлом на секунду встречаемся взглядами, но этого достаточно для двух человек, которые действуют как единое целое. Я позволяю альбому Цинны упасть к ногам охранника с громким стуком. Спустя секунду он наклоняется, чтобы поднять его, и Гейл тоже наклоняется, но умышленно ударяясь головами.
— Ой, извините, — произносит он с легким смешком, хватаясь за руки охранника, чтобы не упасть, и немного отворачивая его от меня.
Это мой шанс. Я мчусь мимо отвлекшегося охранника, толкаю дверь с надписью 3908 и вижу их. Полуголых, в синяках и прикованных к стене.
Мою команду по подготовке.
Вонь немытых тел, застоявшейся мочи и прочей заразы просачивалась сквозь завесу из антисептика. Три фигуры, узнаваемые только благодаря их чересчур яркому выбору образов — на лицо Вении нанесены золотые татуировки. Длинные рыжие спиралевидные локоны Флавия. Упругая кожа Октавии, которая теперь заметно обвисла, словно её тело сдувшийся шарик.
Увидев меня, Флавий и Октавия отступают от кафельной стены, словно ожидают нападения, хотя я никогда не причиню им вреда. Мои недобрые мысли были худшим преступлением против них, да и те я держала при себе, так почему же они мне аукнулись?
Охране было велено выпроводить меня, но судя по доносившимся звукам потасовки, я поняла, что Гейл как-то задержал их. Чтобы заполучить ответы, я пересекаю комнату и подхожу к Вении, которая всегда была самой сильной из них. Я приседаю на корточки и беру ее ледяные руки, тут же сжавшие мои, словно тиски.
— Что случилось, Вения? — спрашиваю я. — Что вы здесь делаете?
— Они забрали нас. Из Капитолия, — говорит она осипшим голосом.
Плутарх входит следом за мной. — Какого черта здесь происходит?
— Кто забрал вас? — допытываюсь я.
— Люди, — сбивчиво отвечает она, — ночью, когда ты сбежала.
— Мы подумали, что, возможно, тебе будет удобнее работать с твоей постоянной командой, — говорит Плутарх позади меня.
— Цинна попросил об этом.
— Цинна попросил об этом? — рычу я.
Потому что знаю одно — Цинна никогда бы не допустил такого жестокого обращения с этой троицей, к которой относился с добротой и терпением.
— Почему с ними обращаются так, словно они преступники?
— Я честно не знаю, — что-то в его голосе заставляет меня поверить ему, и бледное лицо Флавия подтверждает его слова.
Плутарх поворачивается к охраннику, только что появившемуся в дверях, а следом за ним — Гейл. — Я лишь сказал им, что они арестованы. За что их они наказаны?
— За кражу еды. Мы должны были задержать их после происшествия с хлебом, — говорит охранник.
Брови Вении сошлись на переносице, будто она пыталась осмыслить услышанное. — Никто и ничего нам не сказал. Мы были очень голодны. И ведь она взяла всего лишь кусочек.
Октавия начинает рыдать, заглушая всхлипы своей рваной туникой. Я думаю о том, как выжила первое время на арене — Октавия тайком, под столом, передала мне рулет, потому что не могла смотреть, как я голодаю. Я медленно подхожу к ее трясущейся от рыданий фигурке.
— Октавия? — прикасаюсь к ней, и она вздрагивает. — Октавия? Всё будет хорошо. Я вытащу тебя отсюда, хорошо?
— Это опасно, — говорит Плутарх.
— А все потому, что они взяли кусок хлеба? — спрашивает Гейл.
— Это уже не первое их нарушение. Их предупреждали. Но, тем не менее, они снова украли хлеб, — охранник на мгновение замолчал, словно размышляя над их судьбой. — Вам не позволено брать хлеб.
Я не могла заставить Октавию открыть лицо, но сейчас она приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько сантиметров, открывая свежие раны.
— Я отведу вас к своей матери, — говорю я и обращаюсь к охраннику: — Освободите их.
Он качает головой. — Я не уполномочен.
— Освободите их! Сейчас же! — кричу я.
Он выходит из себя. Обычные граждане не обращаются к нему таким образом. — У меня нет ордера на освобождение. И ты не имеешь права…
— Сделай это от моего имени, — говорит Плутарх. — Все равно мы приехали забрать этих троих. Они нужны отделу Спецвооружения. Всю ответственность я беру на себя.
Охранник удаляется, чтобы куда-то позвонить. Возвращается он со связкой ключей. Подготовительная команда была вынуждена находиться в одном положении так долго, что даже после того, как кандалы сняли, они с трудом могут идти. Гейл, Плутарх и я помогаем им. Флавий наступает на металлическую решетку над круглым отверстием в полу, и у меня скручивает живот, когда я догадываюсь, для чего в этой комнате нужен сток — в него с помощью шланга смывали с белых плиток пятна человеческих страданий.
В больнице я нахожу свою мать — лишь ей одной я могу доверить заботу о них. У нее уходит меньше минуты на то, чтобы разместить всю троицу, учитывая их нынешнее состояние, но на ее лице застывает маска ужаса. И я знаю, что не из-за вида изуродованных тел: в Двенадцатом Дистрикте она сталкивалась с подобным ежедневно, а от осознания того, что такого рода вещи происходят и в Тринадцатом.
Мою маму пригласили работать в больницу, но воспринимали ее скорее как медсестру, нежели врача, несмотря на ее значительный опыт в лечении людей. Тем не менее, никто не помешал ей определить наше трио в смотровую, чтобы оценить тяжесть их травм. Я сажусь на скамейку рядом с входом в больницу, ожидая ее вердикта. По их телам она сможет понять, насколько серьезные раны им нанесли.
Гейл садится рядом и обнимает меня за плечи.
— Она поставит их на ноги, — я киваю, задаваясь вопросом, не вспоминает ли он сейчас о той жестокой порке, которой его подвергли в Двенадцатом.
Плутарх и Фальвия присаживаются на скамейке напротив, но никак не комментируют состояние моей подготовительной команды. Если им ничего не известно о жестоком обращении с ними, тогда почему они не предпринимают никаких действий от лица Президента Койн? Я решаю подтолкнуть их.
— Полагаю, мы все должны взять это на заметку, — говорю я.
— Что? Нет. Что ты имеешь в виду? — спрашивает Фальвия.
— Наказание моей подготовительной команды — это предупреждение, — говорю я ей. — И не только мне. Но и вам тоже. О том, в чьих руках, на самом деле, контроль над ситуацией, и что произойдет, если ее ослушаться. И если у вас имеются какие-либо заблуждения относительно существующей власти, то я развею их прямо сейчас. По-видимому, принадлежность Капитолию здесь не защищает. Быть может, это даже необходимо.
