— Но сурами же почти животные! У них и оружия нет! По крайней мере, огнестрельного. Неужели нельзя отбиться? Наша армия…
— Сурами так же умны, как и люди, — жёстко ответил Суру. — С той единственной разницей, что они считают нас едой. У них нет техники и артиллерии — но в остальном их армия не хуже вашей по качеству и имеет огромный численный перевес. А армия Председателя…
На несколько минут воцарилось молчание. Потом Айскин все же сумел найти верный вопрос.
— Что ты собираешься делать?
Атхей задумался.
— Это решать не мне. Но я бы отступил в места, которое можно удержать с нашими силами, и ждал.
— Кого?
— Может, в Ленгурье кто-то всё же решит помочь вам и пришлет флот. Больше надеяться не на что… Но даже если они уже выслали корабли, те придут лишь через неделю. А сурами уже в полдень будут у Гумьи.
Айскин вздрогнул. Он жил в ней и хорошо помнил это сказочно богатое селение, стоявшее ниже Лахолы на Супра-Кетлох — столицу земель Атымья, родное селение Гантай-Кева — тогда это была маленькая, грязная, полупустая деревня. А теперь — несколько тысяч жителей, чистота, белые невысокие дома с соломенными крышами, много-много детей и садов. Было невозможно представить всё это отданным на расправу черным сурами.
— Ханмэй даст там "решающее сражение", — продолжил Суру. — Но, независимо от его исхода, сурами достаточно много, чтобы просто обойти Гумью. Завтра днём они будут уже здесь. А в Лахоле нет даже символических укреплений! Ну, здесь есть несколько защищённых мест — дворец Председателя, казармы у реки, электростанция… но оборонять их я бы не стал, не стал бы оборонять даже Емс-Самзу.
Айскин посмотрел на север. Чуть выше по течению реки из зелени выступало восьмиэтажное бетонное здание с башнями, старое и мрачное. Во времена владычества Метрополии, когда тут ещё стояла армия Ленгурьи, в нём размещались колониальные власти. Сейчас там было посольство. В нём работало и одновременно жило около двухсот Жителей Пустыни. Все знали, что построенное более ста лет назад огромное здание изобиловало множеством запутанных проходов и тайников. Но ведь от сурами не спрячешься, правда?
— Я предпочел бы уйти дальше на север, — продолжил Атхей. — Или за западные горы, в леса. Но мы, Жители Пустыни, ещё никогда не пускали врагов на свои земли.
Они помолчали, глядя на север. Там виднелась единственная брешь в неприступной горной стене — перевал Ай-Курьех, Солнечные Ворота на языке Жителей Пустыни. Сквозь них шёл путь из холодной пустыни Уса-Ю к плодородным равнинам Айтулари. Не очень высокий, без снегов, но неприступный из-за крутых высоких скал хребет Лабахэйто некогда остановил колонистов из Ленгурьи. Жители Пустыни укрепили несколько проходимых перевалов, установив на них шестидюймовые пушки. Самый удобный из всех — перевал Ай-Курьех, — они перекрыли каменной стеной с башнями, в которых тоже стояли пушки. За ней, в селении-гарнизоне Ай-Курьех, жило шестьсот охраняющих перевал солдат.
Ещё дальше к северу, за перевалом, лежала Уса-Ю, — относительно узкая необитаемая полоса песка, камня и скал между горами и солёным внутренним морем Нанг-Ламин, разделяющим пустыни Уса-Ю и Темраук. На его берегах и обитали Жители Пустыни, промышляя рыболовством и земледелием. Население обеих берегов моря составляло две области, и у каждой из них была своя столица. На южном берегу Нанг-Ламин стоял город-порт Си-Круана, — грязное, одно-двухэтажное селение, утопающее в песке и мусоре. В нем было около десяти тысяч жителей, — преимущественно беглецов из Айтулари, — и гарнизон из трёхсот солдат. На северном берегу моря стояла столица Жителей Пустыни — Байгара.
— Ну, так что вы решите? — спросил Атхей. — Мне выбирать нечего. Когда эвакуация Емс-Самзы закончится, я уеду на родину. Это же не моя страна. А как считаете вы?
— Ты трус! — крикнул Айскин. — Ты думаешь лишь о том, чтобы выжить! А как же остальные, Защитник?
— А разве ты не хочешь жить? Может, я и трус, но не дурак. Айтулари конец. Знаешь, сурами — это больше, чем просто дикие твари. Они сильнее, чем мы и люди. И я не собираюсь жертвовать своей жизнью ради уже обреченных. Я хочу победить. Пусть я пока не знаю, как, но для этого я сначала должен выжить. Я сам знаю, что это мерзко и что мой план глуп. Это план улитки. Но что вы сами можете предложить?
— Я не знаю, — Айскин закусил губу. — Но прятаться, как червяк, я тоже не буду!
— Как знать, как знать… Ты не видел сурами. Я видел. Но я не хочу ссориться с тобой.
Айскин отвернулся. В этот миг он и сам не мог понять своих чувств.
— А ты? — Атхей повернулся к Эльту.
— Я с тобой. И к чёрту Председателя с его "благословенной землей"!
— И ты тоже! — Айскин почти кричал. — Вы что, сговорились?
— Успокойся, Айс. Я думаю не о себе. Мне нужно сохранить Янгуту. Я люблю её, понимаешь? Знаешь, сегодня я впервые обрадовался, что у меня нет семьи. Нам, сиротам, надо заботиться лишь о друзьях и… любимых. И ради неё я сделаю всё, что сочту нужным, понял?
Юноша отвернулся и пошел прочь. Весь мир в этот день обернулся против него. Даже друзья — единственное, что у него было — предали его. После этого даже смерть казалась уже не такой страшной.
Но, когда он вернулся на площадь и увидел длинные вереницы молодых добровольцев, его охватил внезапный и постыдный страх. К тому же, его острые глаза не пропустили и того, что никому из записавшихся не выдавали оружия. Потом он услышал переданные шёпотом подробности вторжения — от крестьянина, окруженного кучкой испуганных горожан. Они совпадали с рассказом Суру. Слишком совпадали, чтобы быть просто паническими слухами.
Тогда Айскин Элари вернулся в свою комнату, заперся в ней, и, растянувшись на постели, затрясся в рыданиях. Успокоившись, он застыл. Ему не хотелось ничего. Единственное, о чём он мечтал — чтобы весь мир за пределами его комнаты перестал существовать.
Элари проснулся с тяжёлой головой. Судя по солнцу, было уже далеко за полдень — он и сам не заметил, как рыдания перешли в глубокий сон. Теперь и страх стал таким же — мутным и тяжёлым. Он включил радио, но там царило мертвое молчание — казалось, всё уже кончено и он остался последним человеком. А если и нет, молчание радио всё равно пугало — властям нечего было сказать.
Наспех приведя себя в порядок, Элари вышел на улицу. Сидеть в четырёх стенах, ожидая врага, было просто невыносимо. Он не знал, что навсегда покинул свое уютное жилище.
