По щелчку пальцев майора, из соседнего кабинета вышел изувер в белом медицинском халате.
— Ты же понимаешь, сопротивляться бесполезно, ты далеко не пуленепробиваемый, и не супер-герой так ведь? Я тебе хочу только добра, иначе не тратил бы на тебя такую драгоценную вакцину.
Бориса жёстко поставили на колени перед врачом, и приставили пистолет к затылку.
— Когда ГПД накроет весь мир, мне понадобятся сильные и верные бойцы. Тебя я могу сделать своим начальником охраны, хочешь? Не хочешь? Ну, сам смотри, ты мне очень помог, а поможешь сейчас, то и до зама министра обороны Красных не далеко. Это лекарство, — Ушков кивнул на шприц, содержимое которого уже отправилось в предплечье Бориса, — для верности и от совести. Ты, как оказалось, очень преданный дурак. Это тебя и сгубит, мы же не хотим умирать?
Борис всё видел как в тумане, слова проклятого майора доносились до слуха с трудом, словно он не был от него в трёх шагах, а за милю. Тельцов почувствовал, что земля из-под колен уходит, но сильные руки не позволили ему упасть. Третий охранник придержал Борису голову.
— Ну, что, док, пора? — поинтересовался майор, глянув на часы.
— Да, у вас не более минуты, за это время он воспримет всю ту информацию, которую вы произнесёте, на всю оставшуюся жизнь. Любой приказ он исполнит, только переходите сразу к действию, а не проверкам…
— Да знаю я. Только иди сейчас и молись, что бы твой пробный препарат сработал, иначе я тебе всю лабораторию закрою, понял?
Коротко кивнув, человек в халате скрылся.
— Боря, — Ушков присел напротив разведчика, — Ты сделаешь то, что я тебе скажу, ясно? Ты подчиняешься только мне. Я — твой хозяин. Я велю тебе убить Артёма Грачёва. Не убивай его сразу. Дождись удобного момента. Убей тогда, когда он будет беззащитен. Не рассказывай ему о нас с тобой. Веди себя, как обычно, и делай то, что Артём Грачёв попросит, пока не будешь готов его убить. Теперь… Сюда смотри, я сказал, — пощёчиной Ушков привёл Бориса обратно в сознание, — Не позволь Артёму Грачёву, или Леониду Заболодскому, или Захару Мухину заморозить ракетный комплекс, ты понял? Ты убьёшь Артёма Грачёва.
Лицо Ушкова расплывалось, Бориса похлопали по щеке ладонью, и он не своим голосом отозвался, словно заводная игрушка:
— Я убью Артёма Грачёва.
Затвор «беретты» щёлкнув, плавно вернулся в исходное положение.
— Похоже, Тёма, тебя надурили, — сделал вывод Борис, бережно положив пистолет на стол.
— Да, этот наркоман тот ещё, — протянул Артём, передёргивая затвор своего Винтореза.
Они втроём сидели на съёмной квартире, и осматривали отданное накробароном Дыней оружие и броню. Очень многое из списка Артёма отсутствовало, но, к сожалению, выяснять, уже не было времени, завтра предстоял важный день. Завтра всё и решится. Артёму было трудно сосредоточиться, ибо мысли были только о Рите. Он догадывался, что письмо дойдёт до получателя нескоро, но сложно идти в бой, возможно даже последний, не зная ответа любимой.
— Тёма, — Борис нерешительно позвал командира, стараясь не встречаться с ним взглядом.
— Да.
— Боишься?
— Нет. Устал. Просто я очень устал, — в голосе Артёма это чувство отчётливо угадывалось, — И бояться устал, и думать, и решать. Скорее бы всё кончилось.
Артём закашлялся, жадно хватая воздух ртом, и ослабший осел на стул.
— Плохо? — Леонид участливо появился рядом, положив руку другу на плечо.
Разведчик попытался что-то ответить, но только сильнее закашлялся, лёгкие словно хотели вырваться из груди.
— Может тебе к врачу? — поинтересовался Борис, вкладывая патроны в магазин к своему пистолету.
— Ты что несёшь? Нас разыскивают, до завтра дотяну, и этого хватит, — невесело усмехнулся Артём.
В сборах и приготовлениях к предстоящему бою прошёл весь день.
* * *
Был вечер, и на Новгород уже спустились сумерки. Тельцов осторожно, и как-то неуверенно вошёл в храм божий. Кроме старушки в чёрном платке внутри никого не было, и разведчик, оглянувшись в последний раз, быстро подошёл к иконе Христа.
— Господи… — Борис чувствовал себя неловко и неуверенно, — Вообще, я атеист, но… Понимаешь, если Ты есть, то я хочу попросить у тебя помощи. Я знаю, я грешник и не часто обращаюсь к тебе. Но сейчас мне очень тяжело, этот проклятый голос звенит у меня в голове, я затыкаю уши, а голос всё твердит: «Убей Артёма Грачёва». Голова раскалывается, и мне тяжело, почему я не могу рассказать всё Артёму? Не знаю. Я чувствую, что делаю, что-то не так, не правильно, но не понимаю, как исправить. Помоги мне завтра, помоги всем нам. Я не знаю, что там положено говорить в таких случаях, не знаю молитв и тех слов, с которыми к тебе обращаются, просто прошу от сердца: помоги.
Разведчик перекрестился, и поцеловал икону, как положено.
— Хорошие слова, сын мой, — поп в чёрной рясе возник за спиной довольно неожиданно.
— Ага, спасибо, я уже ухожу, — Борис поторопился к выходу, но церковный служитель остановил его.
— Расскажи мне, что тебя мучает, я буду молиться за вас, расскажи о своих грехах, и я освобожу тебя.
— Не надо святой отец, если я расскажу, то мне на несколько пожизненных хватит, а вы слушать устанете.
— Я не следователь, я служитель божий, и желаю помочь тебе, заблудшая душа.
— Хотите помочь? Молитесь завтра за меня и за моих друзей, хорошо?
— На грешное дело идёте? — поинтересовался церковный служитель, оглаживая бороду.
— Во имя благих целей. Прощайте, святой отец!
Борис быстрым шагом вышел из церкви, провожаемый крёстным знамением.
* * *
Ради отца, Наташи, Риты, Спичкова, Ефрема, и всех тех, кого я любил и боялся потерять. Ради миллионов невинных людей, которые сейчас спят, и даже не подозревают, что завтра, решится их судьба. Судьба всего мира, таким, каким мы его привыкли видеть. Мы победим, обязательно. Я верю в это. Сейчас не остаётся ничего, кроме надежды и веры. У нас нет другого выбора, и нет другого решения, только бой, только победа. Что бы жертвы наших друзей, были ни напрасными, и что бы мы не потеряли любимых, которые ещё могут выжить. Это будет нелегко, но я уверен мы справимся, надо только верить…
Артём закрыл дневник, отложил карандаш, возможно, это его последняя запись. Он взял со стола небольшой крестик, на протёртой верёвочке, и бережно надел его. Затем он взял отцовские часы, с новым стеклом, и внимательно глядя на них, словно увидел лицо отца. «Я люблю тебя, отец» — Артём поцеловал стёклышко, и надел часы, если умирать, то с этой святой памятью на руке.
