Молчаливый эскулап всадил Снейку шприц в бедро и также беззвучно принялся собираться. Бородатый подтянул штаны.
Мужичок со шрамом на щеке сел на притащенную веснушчатым табуретку. Поглядел на изучающего его Муна. Мужчины сцепились взглядами и несколько секунд пристально смотрели друг на друга. Затем дядька со шрамом перевел взгляд на Снейка. Не отвел глаза в сторону, а словно отпустил Муна взглядом на время, мол потом продолжим.
— Меня зовут Резаный, — наблюдая за доктором сообщил мужичек со шрамом.
— Я догадался, — без тени иронии кивнул Мун.
Доктор с седым ежиком собрал инструмент и наклонился за бинтами. Резаный следил за ним с неудовольствием.
— Айболит, подожди за дверью, — попросил он наконец.
Эскулап суетливо подхватился и послушно вышел. Дверь прикрыл осторожно, без скрипа и хлопка.
— Айболит? — усмехнулся Мун, глядя на оставшуюся незапертой дверь. — Добрый доктор?
— Вообще-то он ветеринар.
— Хочешь сказать, — вклинился Снейк, — меня все это время ветеринар лечил?
— А тебя что-то смущает? — приподнял бровь Резаный.
— Ничего его не смущает, — гнусно ухмыльнулся Мунлайт. — Он у нас теперь Змей, так что ветеринар ему в самый раз.
Снейк насупился, пробурчал что-то невнятное и отвернулся. Резаный поглядел на него со странным оскалом, который должно быть означал улыбку, потом повернулся к Муну.
— Змей, значит. Хорошо. А ты что за зверь такой?
— Mister Moonlight, — напевно протянул Мун.
— You came to me one summer night, — отозвался Резаный и почесал шрам на щеке. — Наслышан.
— Да ты меломан? — не удержался Мун, хотя еще несколько минут назад твердо решил, что этого он подначивать не станет.
— Я не о ливерпульской четверке наслышан, хотя я тебя постарше буду. Я о тебе наслышан.
Резаный говорил очень тихо и вкрадчиво. Таким голосом детей убаюкивать. Мунлайту эта вкрадчивость не нравилась. Ему в жизни доводилось встречать разных людей, опасных в том числе, и он знал по опыту, какие люди наиболее опасны.
Тот, кто кричит, брызжет слюной и угрожает, опасен наименее. Люди делятся на тех, кто говорит, и тех, кто делает. Если человек в подробностях объясняет, как он тебя покалечит, можешь быть уверен — он никогда не сможет поднять на тебя руку.
Поопаснее будут психи, громкие, шумные. Такие не обещают показать кузькину мать, но способны схватить, что под руку попадется и зашвырнуть тебе в голову. Эти опасны своей непредсказуемостью.
Но опаснее всего тот, кто говорит с тобой тихо, мягко, вкрадчиво, как с больной глупой собакой. Он никогда не повысит голос, никогда не начнет угрожать, никогда не перейдет на личности. Но со спокойствием английского лорда сможет щелкнуть пальцами, с улыбкой пожать плечами: «так получилось» — и посмотреть, как тебя закатывают в тазик с цементом и отправляют в эксклюзивное плавание по ближайшему водоему.
Сильный человек, у которого есть реальная власть, а не иллюзия власти, которую он боится потерять, никогда не станет повышать голос. Ему это просто ненужно. И вот с такими людьми связываться в самом деле небезопасно.
— И что про меня говорят? — вяло поинтересовался Мунлайт.
— На твое счастье ничего хорошего.
От такого заявления Мун поперхнулся:
— Интересный подход.
Резаный пожал плечами.
— Нормальный. Мне про тебя Вася Кабан рассказывал. И если бы этот человек отзывался о тебе хорошо, то мы бы с тобой сейчас уже не разговаривали.
— Чего так?
— Сволочь он.
— Был, — подал голос Снейк.
Резаный метнул на бородача быстрый взгляд, потом снова посмотрел на Мунлайта. И знакомым образом изогнул любопытную бровь:
— А что с ним?
— Упал и умер, — поделился Мун.
— Сам упал? — не поверил Резаный.
— Я помог, — неохотно признался Мун. — А так как он гранатами был увешан, когда падал, и одна взведенная у него в руке была, то очень быстро научился летать.
Резаный сидел серьезный, задумчивый, будто размышлял, верить пришлому, не по годам седому сталкеру или нет. Пальцы непроизвольно тронули шрам. Наконец решил что-то для себя, на Муна глянул с толикой уважения.
— Набираешь очки, — кивнул Резаный и качнулся на табурете. — Мне бы хотелось верить, что вы не плохие люди, — задумчиво произнес он, — но на моей памяти хорошие люди из тех мест, откуда вы вышли, не приходили.
— А что, плохие приходили? — напомнил о своем существовании Снейк.
— Оттуда вообще люди не приходили, — буднично сказал Резаный, не повернув головы. — Никакие. Ни живые, ни мертвые. Никогда. Так что… я вас слушаю.
Разговор затянулся. Объяснять пришлось долго и больше, чем хотелось. И хотя всего он, конечно, не рассказал, Резаный ухитрился вытянуть из него достаточно, чтобы понять, с кем имеет дело.
Тем не менее итог беседы вышел положительным. Дверь больше никто не запирал и из разряда пленников Снейк с Муном перешли в разряд гостей. Правда гостеприимство Резаного тоже имело свои условия.
— Барахло ваше вам отдадут, — говорил Резаный, пока Мунлайт шнуровал ботинки. — Но надеюсь, ты понимаешь, что кормить вас двоих накладно. А приятеля твоего еще и на ноги ставить надо.
Снейк, как-то выпавший из разговора и преспокойно уснувший, оставшись не у дел, всхрапнул, словно подтверждая, мол да, и кормить, и лечить надо. Мун кивнул.
— Я бы заплатил, но мы поизносились. А плату задним числом ты ведь не возьмешь?
Резаный покачал головой.
— Задним числом я б с тебя плату и в обычной жизни не взял. А здесь тем более. Тебя завтра грохнут, и кто платить станет?
— Не каркай, — поморщился Мунлайт, пряча седые вихры под бандану.
Про седину Резаный ничего не спрашивал, хотя видно было, что его подмывает. Но сдержался. Оно и понятно. Самого поди не шибко радует, когда начинают про щеку разодранную спрашивать. Так что понимает, куда с такими вопросами посылают.
Они вышли на улицу. День был серым и пасмурным. Накрапывал дождик, тянуло легким ветерком. Мун с удовольствием, впервые за неделю, втянул в себя свежий воздух. В нос ударил запах осени, сырости и прелых листьев, легкие наполнились кислородом.
