думаю.
– Я – не ты.
– Да, ты слабее, но, – стражник придвинулся ближе. – Ты можешь стать лучше!
Этот стражник мне определённо понравился, он, кажется, на моей стороне, при этом, я, казалось бы, должен его ненавидеть. Как зверь в клетке, который ненавидит каждого, а в особенности того, кто эту клетку охраняет. Но этот парень, кажется неплохим человеком и мне приятно с ним говорить.
Наша беседа продолжалась, и я не помню, о чём именно мы говорили, но оба были рады разговору, и беседа давалась так легко и непринуждённо, как рыба чувствует себя в воде, а птице в небе, так и я почувствовал себя живым. Стражника звали Билл.
***
Мы проговорили до глубокой ночи, все рабы спали, кроме того парня, что заботился обо мне и по-прежнему всячески игнорировал. Он сидит в углу и его глаза блестят во тьме, как у той волчицы, перед тем как та набросилась на меня… но его яростный взгляд направлен не на меня. Он смотрит на другого раба.
А вот тот раб смотрел уже на меня. Я только сейчас заметил его, и он мне сильно не понравился. Это был мужчина с тщедушной бородкой и костлявым телом, настолько худой, что можно пересчитать рёбра.
Он смотрит на меня, почти не мигая, в его взгляде полно ненависти, это взгляд убийцы и мне становится холодно от того, что он смотрит на меня. И страшно. Словно я в чём-то провинился перед ним, и наказание уже близко.
Билл отошёл, как он выразился, отлить, оставив меня один на один с этим взглядом. Убийца не стал медлить, он оказался рядом быстрее, чем я успел испугаться.
– Ты заводишь не тех друзей, крысёныш! – прошептал он, придвигаясь ближе.
Глаза блестят, на лице ухмылка, не знаю, что задумал этот человек, но ничем хорошим для меня это не кончится. Тем временем, паренёк что сидел в углу, оказался рядом. Парень-раб двигался так бесшумно, что убийца не заметил, как к его лицу протянулись руки и зажали рот.
– А тебе стоит подумать, прежде чем угрожать кому-то! Для начала… куда ты будешь девать тело? Как спрятать кровь? И самое главное, что скажет работорговец, когда не досчитается раба? – рука паренька скользнула ниже, на дрожащий кадык убийцы. – Я вот хорошо подумал. Стоит мне лишь нажать на этот бугорок, и ты задохнёшься, а причину смерти никто не сможет определить и все подумают, что ты был болен, и умер во сне… – по шее убийца стекают капельки пота, паренёк-раб давит пальцем на кадык, не всерьёз, а понарошку, но мужчина дрожит от страха.
– Хочешь нажму?
Убийца медленно крутит головой, пытаясь сделать это заметно, чтобы парень-раб понял, и при этом не так резко, чтобы пошевелить шею и спровоцировать свою смерть.
– Вот и славно! – парень улыбнулся, и убрал руку с кадыка убийцы. – Я отпускаю тебя, и ты уходишь. Тихо уходишь. Спокойно уходишь. Так чтобы не разбудить никого. Затем ты ложишься баиньки, и на утро ведёшь себя тихо и спокойно. Мы друг друга поняли? – убийца тихонько кивнул. – Славно… а теперь проваливай!
Убийца ушёл. Парень-раб смотрит ему в след, и тоже собирается уйти в свой угол, но я ловлю его за руку. Он смотрит на меня, словно раздумывая, ломать мою руку, или добить меня окончательно… но я не даю сделать ни то, ни другое:
– Прости меня, я понимаю, что был ничуть не лучше него! Прости меня, и спасибо, что заботишься обо мне!
Я выдал это с необычайной лёгкостью, а между прочим эти слова не давали мне покоя долгое время! Я то и дело повторял их в голове, и даже сейчас, произнести их было, всё равно, что сбросить камень с души. Главное было решиться.
Он смотрит на меня удивлённо. Ага, не ожидал, да? Вот какой я крутой, наслаждайся! Только руку не ломай, пожалуйста!
– Для начала…
– Ага, буду думать, прежде чем хватать людей за руки… – сказал я и отпустил его тёплую ладонь.
Он смотрит на меня уже не поучительно и даже не враждебно, а словно… с гордостью? Он кивает, принимая мои извинения и уходит. Я слышу шаги, Билл возвращается на своё место. Столько всего произошло, за то время, пока он ходил отлить, так можно пропустить чью-нибудь смерть, сидя в уборной…
Время идёт. Нога заживает, и я делаю неуверенные шаги. Это получается не без боли, но чем их больше, тем легче делать новый шаг. Я попал в рабство, но не отчаялся. Шажок. Я напортачил с новым знакомым, но сумел помириться. Шажок. Я сумел найти тех, кто с радостью поговорит со мной, и кто защитит, если будет грозить опасность. Шажок. Я осознал, что, не смотря на боль, можно двигаться дальше. Шажок.
***
Рабы уходили и приходили другие. Приличных, тех, что были красивы, без шрамов и прочего уродства – покупали богатые люди. Тогда, как всех остальных выводили их клеток, сковывали общей цепью и ставили рядом стражников, а они направляли на колону рабов взведённые арбалеты.
И только попробуй резко пошевелиться! Потом никому и ничего не удастся доказать, и не похоже, что кто-либо собирается, ведь все сразу уяснили нрав рабовладельца: он был справедлив, насколько это возможно для такого вида бизнеса, и он был суров, если кто-то нарушал дисциплину, того он просто убивал.
– Зачем нужен раб, неспособный подчиняться хозяину? – так он говорил, в те редкие случаи, когда находились безумцы…
Ни один покупатель не пострадал до сих пор, поэтому репутация рабовладельца осталась прекрасной и покупатели приходили довольно часто, но меня никто не покупал. Несколько заинтересованных взглядов осматривали меня, но стоило им взглянуть на мою ногу, как я сразу переставал иметь для них какое-то значение. Слишком изуродована оказалась моя нога. Я могу ходить, но не очень долго, и очень странно, заваливаясь в бок. Ещё не раз я проклял в душе того волка, что напал на меня. Я злился на него, одновременно понимая, как глупо злиться на голодного зверя! Он бы и собственных детей сожрал, стоило бы лишь проголодаться. Звериной мышление и людское слишком различны, но всё же, я до сих пор ненавижу волков! И если увижу хотя бы одного, то перед тем как он меня съест, я пару раз его хорошенько ударю ножом! И это будут лучшие моменты в моей жизни!
В последнее время мне кажется, что я стал очень жестоким. Циничным. Я не успеваю заводить знакомства, ведь тех рабов, с которыми я был ещё вчера, сегодня уже выкупают, и на их место приходят новые. И я уже никого не знаю из тех, кто сидит со мной в одной камере. Они все называют меня
