Впрочем, Шершень подумал о том, что разведчик может легко расправиться с этой сомнительной троицей. Если, конечно, его бластер действительно обладает такой убойной силой, как утверждал Плюх. Но с чего ему, собственно, врать? И, опять же, не умеет он этого. Да и убивать он, похоже, тоже не умеет – во всяком случае, не любит. Только Бизону, Толстому и Робину знать об этом совсем необязательно, так-на. Наоборот, нужно их как следует настращать исходящей от Плюха опасностью, чтобы отбить у них желание решать с косморазведчиком вопросы напрямую, минуя его, Шершня. Ну да, тогда все может получиться. Только вот с кем из троих лучше связаться сначала?.. Бизон слишком горяч – может сразу, еще не въехав в суть, послать его подальше и вырубить связь. После этого и с двумя другими будет наверняка бессмысленно связываться. Так что оставались Робин и Толстый. В принципе, что тот, что другой, в плане сговорчивости были, на взгляд сталкера, практически равноценными, но Робин вместе с Бизоном только что побывал в «перепутке», что вряд ли добавило ему теплых чувств к бывшему подельнику, из-за которого и пришлось покувыркаться. Наверняка он сейчас поведет себя не лучше Бизона и тоже не захочет общаться – прервет связь еще до того, как он, Шершень, успеет сообщить суть дела. Так что оставался Толстый. Он, правда, выглядел чуток помедлительней Бизона с Робином, как в смысле скорости реакций и движений, так и в плане соображаловки. Но зато и человечности, если уж на то пошло, в нем было чуток больше, чем у тех двоих – точнее, она у него хоть какая-то была, ну или что-то на нее похожее. Так что выслушать бывшего товарища он, по меньшей мере, должен. В смысле, дочитать до конца его сообщение, поскольку коммуникатор, к сожалению, поддерживал только такой вид связи. Но и то хлеб, так-на.
Приняв окончательное решение, сталкер набрал код Толстого. Секунд через пять на дисплее появилась фраза: «Вызов принят».
«Не отключайся! – набрал Шершень. – Есть конкретное дело».
Толстый не отключился. Правда, на дисплей коммуникатора сначала посыпались сплошные нецензурные ругательства и описания сексуальной жизни Шершня – преимущественно с представителями фауны, как земной, так и не очень. Особенно часто упоминались почему-то чайки. Наверное, Толстый вырос на берегу моря, и эти горластые создания мешали ему спать.
Однако в конце концов пыл бывшего подельника поутих, и Толстый написал:
«Чего надо, долбаный чайкотрах?»
«Надо не только мне», – ответил Шершень.
«А кому еще, мне, что ли?»
«Всем нам. Я знаю выход из Зоны».
Какое-то время текст на дисплее оставался без изменения. Наконец, там появилось новое сообщение Толстого:
«Гонишь? За идиотов нас держишь?»
«Нет, – поспешно набрал сталкер. – Это не полный верняк, но шансов много».
«Что хочешь за это?»
«Ничего. Чтобы забыли мой грех».
«Мы не попы, чтобы грехи отпускать».
«Ты понял, о чем я. Поговори с остальными».
«Уже говорю. Тебе никто не верит. Я тоже».
«Как стемнеет, подходите к лесу, – написал Шершень, указав координаты. – Я выйду один, без оружия. Все расскажу. Если не поверите, сможете меня прикончить».
Сообщение вновь долго оставалось без ответа. Затем Толстый написал:
«Жди и молись, чайкин трахальщик».
После этого связь с той стороны отключили.
Когда Шершень вернулся к поваленной сосне, Плюх уже едва не прыгал от нетерпения.
– Ёшки-блошки! Ты чего так долго? Пойдем скорее!
– Куда? – уставился на разведчика сталкер.
– Как куда? К ученым!
– Обалдел? На ночь глядя?..
– А разве, – посмотрел вверх и развел руками Плюх, – скоро ночь?.. Небо вроде бы такое, как и было.
– Тут по небу время не угадать, – ответил Шершень. – Либо день, либо ночь, так-на. Темнеет и светает быстро. А у меня вот тут время, – постучал он по коммуникатору. – Минут через сорок темно будет, так что нам нужно шустро устроить ночлег.
– Может, все-таки пойдем? – неуверенно спросил косморазведчик. – Ты что, так сильно хочешь спать? Только время потеряем…
– Ты чаек случайно не любишь? – сердито буркнул сталкер.
– Не особо, а что? Здесь ночью много чаек? Разве они могут стать нам помехой?
– Ночью помехой становится все! Ты опять забыл, что мы в Зоне? В ней и днем-то нельзя расслабляться, а ночью только самоубийцы могут по ней гулять.
– Но мы ведь все равно будем в Зоне, хоть пойдем, хоть на месте останемся.
– Слушай, ты точно академию заканчивал, так-на? На три класса начальной школы не тянешь!.. Почти у всех здешних мутантов хорошо развито ночное зрение. Это раз. А у нас его нет. Это два. Ночью лучше слышны звуки, это три. И местные твари слышат куда лучше нас, это четыре. К тому же, к границам Зоны они почему-то близко подходить не любят, а мы сейчас как раз возле нее, то есть какая-никакая защита, а есть. Это пять. Могу еще влегкую выдать шесть, семь и восемь, но и того, что сказал, хватит. Без изысков. Или нет?
– Ну-у… – протянул Плюх, – я тоже могу видеть ночью… Но все же ты, наверное, прав. К тому же Блямсик совсем притомился.
– Вот и давай еловых лап натаскаем, да устроим что-нибудь вроде шалаша.
Шалаш соорудили как раз перед тем, как вокруг стало стремительно темнеть. В Зоне действительно почти не существовало перехода между днем и ночью – создавалось впечатление, что с помощью реостата выключали заоблачные светильники. Так было и сейчас. Впрочем, тучи сохранили слабое багровое свечение, так что полной темноты – такой, что хоть глаз выколи, – все равно не наступило. Но даже молнии стали более редкими и тусклыми, издавая уже не треск, а шипение, словно Зона жалела своих обитателей и давала им время отдохнуть.
– Забирайтесь, – кивнул на шалаш, а точнее, на груду елового лапника Шершень.
– А ты? – удивленно глянул на него Плюх.
– А я пока буду на стреме. Мало ли что. Часика через три-четыре разбужу тебя, поменяемся, так-на.
– Ну ладно, – кивнул косморазведчик и стал подзывать Блямса. Однако «кузнечик» наотрез отказался лезть под колючие еловые ветки и пристроился на мягком мху поблизости. Плюх, словно извиняясь перед сталкером, развел руками и полез в шалаш один.
Шершень, немного подождав, направился к выходу из леса. Возле крайних деревьев он остановился и пристроил возле ствола куцей корявой ели «Печенгу». Как ни жаль было расставаться с винтовкой даже на время, сталкер хорошо знал, что с бывшими – а теперь, возможно, и с будущими – подельниками лучше не шутить. Раз уж сам сказал, что будет без оружия, то нарушать обещание не стоит, себе дороже выйдет.
Но далеко от приметной ели он отходить все же не стал, в случае чего до нее можно было добраться в два-три прыжка, а затвор «Печенги» он предварительно взвел – хватай да стреляй. Однако Шершень очень надеялся, что до стрельбы дело все-таки не дойдет, не такие уж его бывшие приятели идиоты, чтобы отказаться от его предложения, даже не проверив правдивости его слов или вовсе его не выслушав.
