Мы уже смеялись вместе.
Олежка пересел поближе, чтобы лучше нас видеть в смутном свете единственной свечки.
– А лыцары! —продолжал потешаться Михаил.-Даром что с гривнами – никто даже своего княжества назвать не может! А все он, – кивнул муж на нашего сына. – Это же надо, какое сокровище!
– Ты еще не знаешь, какое он сокровище на самом деле, – проникновенно произнесла я, ласково притягивая к себе малыша.
– Где же ты нашла его?
– Вообще-то я его родила, – скучно напомнила я. – А потом это уже он меня нашел, а не я. И вообще. Чего я тебе буду рассказывать? Пойдем, сам увидишь. Только вот что: в вашем суровом кремле детская одежда найдется? Не век же ему в своих старых пеленках ходить!
– Мои детские рубахи и портки подойдут?
– Еще как подойдут! – заверила я.
* * *
Я настояла, чтобы в пещерную экспедицию захватили и единственную жертву бескровного штурма Киршагской твердыни – Бокшу. Что-то мне подсказывало, что в катакомбных «опочивальнях» он быстрее излечится, чем лежа на самой мягкой из всех пуховых перин кремля.
Приодетый Олежка уже настоящим княжичем вышагивал рядом. В крошечных сафьяновых сапожках, в зеленоватого сукна камзоле, шитом серебряными узорами. Чувствовалось, что ребенку, привыкшему к постоянной наготе, не слишком-то удобно ощущать на себе всю эту одежку. Но он виду старался не подавать.
А безгривенный князь Фелинский заставлял себя не смотреть на гривны, то и дело выглядывающие не только из-под воротника рубашки Олега, но и из-под кружевных манжетиков его рукавов.
Я хотела сообщить Фелинскому, что ему о гривне беспокоиться нечего. Там, куда мы направляемся, множество гривен – выбирай любую! Но потом сообразила, что так можно только зря обнадежить человека. Ему же нужна именно Кор-сека! Решится ли он надеть что-то другое? Ведь другое запросто может его и придушить… И мой сын тут вовсе не показатель. В данном случае важно не то, сколько гривен признали моего княжича! Его, может, все гривны признают – на то он и мой сын! А Зиновий-то – совсем другое дело…
Были в нашей маленькой компании еще двое – Никодим и Каллистрат. Они-то и тащили носилки с моим антом. Как это ни унизительно для голутвенного, а тем более лыцарова отпрыска. Но я заявила, что в случае отказа мы возьмем кого-то другого. А их оставим. Желание быть среди избранных победило, они взялись за носилки.
Я коротко – пока мы пробирались по подвальным галереям кремля – рассказала Михаилу о своих злоключениях. Он слушал не перебивая, лишь изредка уточнял то, о чем я говорила недостаточно понятно. Хотя непонятного, конечно, хватало!
Остальные наши спутники вообще молчали, но я видела их мысли и знала, что слушают они очень внимательно.
– Ну а ваши похождения? – наконец притомившись рас сказывать, спросила я, «,
– Великий собор не избрал Дмоховского предводителем Избрал меня, – коротко ответил Михаил
– Это я знаю. А почему царовы войска до сих пор не разбиты? – От сечи уклонились. Где они, бог весть. Мы с полками спешили сюда, узнав о падении Киршага.
– Слышала я кое от кого, что царово ополчение тоже движется сюда.
– От кого это? – поднял брови Михаил.
– Да так… – туманно ответила я. – Этих людей теперь нет.
– А, – он кивнул, – Тогда ясно.
– Расскажи, как ты-то спасся? – обернулась я к Никодиму.
В его голове тут же замелькали картинки: всадники из Кир-шагского кремля на взмыленных лошадях врезаются в группу лыцаров из сотни Георга, рубя на ходу головы и руки с поднятыми мечами. Падает, отлетая, голова самого Георга, теряя с располосованной шеи родовую гривну. Знакомый дружинник из киршагской гридни, скаля зубы, разрезает веревки, которыми вороги спутали Никодима. Да еще и ухмыляется: «Ты, слыхивали мы, в Суроже воеводой заделался? А где ж твоя княгиня?» – Да я…-вслух вздохнул Никодим.-Освободили меня тогда. А потом я Киршагский кремль, занятый неприятелем, три месяца в осаде держал. Великого князя Михаила дожидался. Ну и дождался. А они задумали кремлем хитростью овладеть, надули шары… Да дальше вы знаете. Я только одного понять не могу: не гневайтесь, княгиня, но как вы дышали-то там, в пустохляби?
– Я и сама не знаю! – развела я руками. – Но, видно, не очень уж сильно, если столько времени там пролежала. Хоть и не три года, а всего три месяца – и то долго. Что-то меня покрывало с ног до головы. Пленка какая-то. Она была на мне еще и тогда, когда я бродила по дну пустохляби – вслед за спасителем моим. – Я кивнула на сына. – А стоило мне выйти из песка на воздух – она исчезла. Так что я и сама не знаю, как дышала!
– Тогда расскажите: как веревку перерезали?
– Какую веревку?
– Ну, ту, что собака Георг к вам привязал. Чтоб, значит, вытащить потом. – г,
– Не перерезала я ее. Обрывок этой веревки на мне еще долго болтался – я им даже княжича подпоясывала. Но перерезать ее? Чем? И как? У меня ж руки были связаны! Я думала – может, это вы, с берега?.. – А мы думали – это вы. Георг как ополоумел, когда вместо вас пустой конец вытянул. Уже ни об обороне от киршагской конницы не думал, ни о чем – как бешеный катался по берегу, вас проклинал. Там его и порешили. Может, из-за веревки той и нас так легко смогли освободить…
– Еще одна загадка. Зато сейчас будут кое-какие разгадки. Мы уже стояли пред золотой аркой.
– О! – сказал Михаил, с уважением глядя на облезлую позолоту.
– Да, видите, великий князь, и в вашем родовом гнезде имеется кое-что, вам неизвестное, – не удержалась я от иронии.
– Нас не пускали вниз по малолетству, – уныло подтвердил Михаил.-А когда мы старше стали: сами уже этим не интересовались… «Знаем мы, чем вы интересовались!» – подумала я, вспомнив свою первую киршагскую служанку. Но вслух ничего говорить не стала.
Открывшийся за аркой прямой как стрела коридор отозвался на наше вторжение тяжким громовым раскатом – как и при первом моем посещении.
Олежек вздрогнул и покрепче схватился за мою руку. Михаил тревожно оглянулся. Остальные ничего не заметили. Но сразу вслед за грохотом я перестала ощущать их мысли.
Правильно, так и в первый раз было.
Миновали развилку, по моему указанию свернули налево и вскоре оказались перед дверью, вмурованной в стену.
– Хотите загадку, – усмехнулась я, вспомнив старый анекдот.-Что не смогут сделать раз, два, три…-я пересчитала моих провожатых, – четверо взрослых мужчин, но сделает один ребенок?
– Наверно, не смогут открыть эту дверь, – предположил сообразительный Михаил, лишив меня возможности устроить им дополнительное развлечение.
– Точно, – хмыкнула я. – Никто не желает попробовать? Каллистрат, наш знатный естествоиспытатель, подергал дверь. На дверь это не произвело никакого впечатления.
