Маккормик и Ковальски, чувствуя себя ненамного лучше, спускались следом по узкой тропинке вниз по склону, как вдруг из-за вертикально торчащего обломка скалы появился человек с автоматом в руках.
– Что за черт?! – воскликнул он, одновременно нажимая на спусковой крючок.
В ответ агенты открыли огонь, и человек покатился вниз, стукаясь каской о камни. Вскоре он затих. Фэбээровцы осторожно поднялись на ноги и с ужасом увидели, что майор Магдоу лежит возле тропинки, широко раскинув руки.
– Что с ним, Буч?! – спросил Ковальски, тяжело дыша.
– Готов, – констатировал Маккормик. – Черт, прямо в лоб… Я думал, эти русские шлемы крепче.
– Это биозащитный скафандр. Он от другого предохраняет.
Ковальски стащил с майора шлем, но дальше проверять не стал – дыра во лбу не оставляла сомнений. Агент перекрестился и пробормотал:
– Упокой, Господи, его душу…
– Не время для молитв, Пол, – поторопил его Маккормик, тревожно озираясь. – Хорошо, если этот хрен был тут один. А если их несколько? А если он успел позвать своих?
– Хорошо, хорошо, – недовольно сказал Ковальски, поднимаясь с колен. – Мы что, так и бросим его здесь?
– А что такого? Место ничуть не хуже и не лучше других. – Маккормик поднял винтовку майора и повесил себе на плечо, потом вынул из гнезд на костюме магазины. – Идем, Пол. Если они хотят войны, они получат войну.
…Русский сидел перед Роулинсоном, и полковник внимательно его рассматривал. Человек как человек, достаточно молодой, но с какой-то… излишней серьезностью, умудренностью, что ли, в лице. Русский спокойно выдержал пристальный взгляд Роулинсона, мягко улыбнулся. Складывалось впечатление, что не он в плену у полковника, а совсем наоборот.
– Вы кто? – спросил Роулинсон.
Хотел сделать это внушительно, весомо, но чертово горло снова подвело, и вышло сорванное карканье. Боль в изуродованной трахее отозвалась по всему телу, полковник невольно поморщился.
– Меня зовут Нестор Тарасов, но это вам ничего не скажет, мистер Роулинсон.
– Тогда какого черта вы играете со мной в шарады? «Гленфиддиш», «скарабей»… Что вы знаете о Мексике и об экспедиции Либеропулоса? А самое главное, откуда? Хотя я догадываюсь… Этот русский, Нефедов, он, наверное, выжил?
Полковнику приходилось говорить громким хриплым шепотом, явно приближался очередной приступ. Роулинсон старался, чтобы солдаты в такие минуты его не видели, а уж русскому и подавно негоже… С другой стороны, он прекрасно понимал, что если сам порой побаивается смотреть на себя в зеркало, то каково другим? Полковник даже не предполагал, что все приведет к такому вот. Когда он выбрался из неглубокой могилы, обламывая ногти и выплевывая землю вперемешку с засохшей кровью, то искренне обрадовался тому, что жив. Жив вопреки всему. С того момента он часто не мог понять, а жив ли он вообще и что с ним происходит.
– Да, Нефедов выжил, – спокойно сказал русский. – Но, что самое любопытное, вы тоже выжили – после досадного инцидента с покойным профессором Ломаксом, который вас… э-э…
– …Который меня зарезал, – закончил за русского Роулинсон. – Я привык называть все вещи своими именами, tovarishch.
Услыхав последнее слово, русский снова улыбнулся, мимолетно, словно припомнил пришедшуюся кстати старую шутку.
– Видите ли, – продолжал Тарасов, – я ученый, как вам, наверное, уже известно. Я специализируюсь в разных областях, в том числе и в медицине. Я хороший врач. Непростой, необычный. А вы… Вы тяжело больны. Чтобы определить это, не нужен диплом. А чтобы вылечить – никакой диплом не поможет.
Неожиданно русский поднялся и прошелся туда-сюда. Поправил на стене какой-то древний, никому не нужный график в рамочке.
– И как поживает Нефедов? – спросил полковник, стараясь держать себя в руках и не обращать внимания на выходки русского. – Надеюсь, он в добром здравии?
– Более чем, – закивал Тарасов, снова садясь в кресло. – И часто вспоминает, как вместе с вами раскапывал захоронение в Мексике. Скарабей, черный порошок… А вы помните, когда на нас напали местные? Вы еще переводили с юкатанского языка, сказав, что «хренов Мэл Гибсон снял на этом языке свой чертов «Апокалипсис», такое кино про древних индейцев». А потом удирали через сельву, и Лафонсо Ченнинг сказал Нефедову: «Если снова прикроешь мою задницу, как тогда, в Тикрите, с меня бутылка бурбона. Любишь бурбон?» Нефедов сказал, что предпочитает скотч, и Ченнинг ответил: «Тогда тебе Чарли проставится». А потом вы постоянно приставали к Нефедову с ехидными разговорами о том, сколько людей убил злобный Сталин и не пора ли русским покаяться за преступления коммунистов…
Полковник остановившимся взглядом следил за русским. Он знал чересчур много. Допустим, Нефедов что-то мог рассказать о той злополучной экспедиции, даже какие-то детали, но не в таких же количествах, не с такими подробностями… Здесь был какой-то подвох, Роулинсон чувствовал его, но не мог разгадать.
– Я понимаю, о чем вы думаете, Чарли, – просто сказал Тарасов, сложил руки на груди и нагнулся ближе к полковнику. Запаха разложения он словно не чувствовал. – Это мне вы должны скотч, Чарли.
Роулинсон молчал. Он просто не мог поверить в происходящее. Сидевший перед ним человек был моложе Игната Нефедова. Он совсем не был похож на Игната Нефедова. Он вообще никак не мог быть Игнатом Нефедовым.
– Какое пиво я пил? – превозмогая боль, спросил полковник.
– «Текате», – с готовностью ответил русский. – И жаловались, что оно имеет привкус мочи. А покойный Блэки советовал вам пить аутентичные напитки конкретных стран.
– Как погиб Леттич?
– Его застрелили, и он упал в костер.
– А незадолго перед этим…
– Незадолго перед этим он растянул связки. И я наложил ему повязку, гель с ибупрофеном.
Русский выжидающе смотрел на полковника, словно подначивал – ну, давай еще вопросы, давай, у меня на все найдутся ответы. И Роулинсон сдался.
– Я не могу в это поверить, – честно сказал он, – но мне приходится. Ты не оставил мне шансов, tovarishch. Полагаю, объяснять ты не станешь? Я вижу, это не пластическая операция. Тут что-то посерьезнее.
– Это сложно и долго. Возможно, когда-нибудь… Хотя в объяснение будет весьма сложно поверить. Я, например, тоже очень удивился, когда увидел вас тут живым. Потому что закапывали мы с Ченнингом определенно труп.
– Боюсь, я ничего вам не смогу разъяснить.
– Зато я смог бы. Мне приходилось встречать беспредметников, Чарли, но сейчас опять же не время говорить о том, что означает этот термин. А вот помочь я вам могу. Вы, верно, сильно страдаете из-за той раны?
