Маленькая голограмма перед убийцей очистилась, и Тамара начала подавать воспоминания, простые сновидения, которые можно смотреть для развлечения. Но Тамара была профессионалом, художником. Ее миры казались совершенными до мельчайших подробностей. Сны, которые она создает, запоминаются как правда. Она начала с нападения на меня, показала меня в больнице, одного, с пистолета сорвался голубой электрический шар, я закричал и поднял руку, пытаясь отразить его. Потом убийца подошел к моему телу, всадил иглу, беря образец ткани, и вышел из комнаты. В это время ко мне подошел техник и взял образец ткани из моей руки. Очевидно, потом его подложат убийце, чтобы убедить в истинности моей гибели.
Мне неожиданно сделалось жарко и неудобно. Техники неслышно разошлись, убийцу вывезли из помещения на каталке, и я понял, что Гарсон не зря все это мне показывал. Не для того, чтобы развлечь меня. Он сказал:
— Придя в себя, убийца испытает легкий шок: потерю ориентации, легкое смущение. Но так никогда и не узнает, что произошло на самом деле. — Гарсон следил за мной, глаза его блестели. На лице выражение, показавшееся мне неуместным: печаль, жалость.
И вдруг я оказался в своем доме в Панаме, в спальне, подключенный к монитору сновидений, я брожу по комнате, не в состоянии вспомнить название самых обычных домашних предметов. Темное пятно на том месте, где должны быть воспоминания об отце. Я вспомнил разговоры своих компадрес о великом философе генерале Квинтанилле, они говорили о нем как о герое, а я оказался дураком, не знающим собственной истории. Я ощущал: что-то неправильно, ужасающе неправильно. Я оставил в своем доме больше, чем только способность к сочувствию. Все заслонило желание бежать.
— Шлюха! — крикнул я Тамаре. — Что ты со мной сделала? Я не хотел покидать Панаму! Я в жизни не думал покидать Панаму! Ты поместила свои желания в мою голову! Что ты со мной сделала? Что ты отняла у меня?
Я посмотрел в сторону: на столе набор наушников и другое оборудование. Вырвал наушники и швырнул их в Тамару, целясь ей в затылок. В последнее мгновение рука у меня дрогнула, и я промахнулся. Тут же сама мысль о том, что я собирался ударить ее, наполнила меня глубоким ощущением вины, ужасной вины. Я выхватил мачете и сделал шаг к Тамаре, собираясь ударить ее, и в то же время знал, что не смогу убить ее, для меня невозможно причинить ей вред, как бы справедлив ни был мой поступок. Я в гневе отбросил мачете. Задрожал, дыхание стало неровным. Зубы стучали, как всегда, когда я бывал готов к убийству.
— Мне кажется, Тамара хочет остаться с вами наедине, — негромко сказал Гарсон, — поговорить один на один. — Он смотрел на меня, стоя между мной и Тамарой, защищая ее от меня.
Коляска Тамары повернулась, и Тамара оказалась лицом ко мне. Лицо у нее расслабленное, пустое. В передающем устройстве послышалось:
— Анжело не причинит вреда женщине. Он никогда не мог обидеть женщину. — Голос, доносящийся через микрофон, должен был звучать холодно, вызывающе. — Не правда ли?
И я неожиданно понял, что она говорит правду. Она знала меня лучше, чем я сам. Я перестал сражаться в Хотокэ-но-Дза не потому, что выстрелил в человека, а потому, что этим человеком оказалась женщина. Женщина вообще. Убийство в бою мужчин, даже ни в чем не виноватых, меня не тревожило. Какой же я глупец! Как я радовался, что вернул себе способность к сочувствию. В глазах ее не было вины.
— Мать говорила ему, чтобы он никогда не бил девочек. — В голосе ее звучала насмешка.
— Это правда! Правда! — закричал я, вспоминая, как мама говорила мне это, вспомнил, как сказал это, когда ударил Люсио по лицу. — Ты это сделала со мной? — Я хотел бы ударить ее, но обнаружил, что расхаживаю взад и вперед, как рассерженная собака в клетке, однако не приближаюсь.
Гарсон в нерешительности смотрел на меня и Тамару, и я понял, что его смутило: вызывающий тон Тамары, ее хвастливость. Это совсем на нее не похоже. Он сказал Тамаре:
— Весьма впечатляюще. Прекрасный результат. — Потом кивнул мне и прибавил: — Не причиняйте ей вреда. Она изменила глубочайшие структуры вашего мозга, стерла образцы, создававшиеся всю жизнь. Но она может исправить это. Может вернуть вам большую часть ваших воспоминаний. Она уже пыталась восстановить то, что отняла у вас за два года. Сейчас я вас оставляю. — Он вышел из помещения, и остались только мыс Тамарой.
Я стоял, рассерженный и не способный действовать. Долго ждал, прежде чем она заговорила.
Тамара холодно разглядывала меня, и я не мог понять значения ее безразличного взгляда.
— Ты моя лучшая работа, — сказала она. — Мне не приходилось раньше совершать серьезные перемены в людях, — так, незначительное перепрограммирование в интересах нашей службы. Однако все же в тот день я была не в лучшей форме и не смогла завершить работу. У тебя в памяти остались пустые места, и это должно было предупредить тебя: что-то не так. Но в чем дело, ты ведь так и не понял, верно?
— Знаю, — ответил я. Она говорила очень уверенно. — Я обнаружил эти пустые места. Не могу ничего вспомнить об отце, кроме того, что он плакал после смерти матери.
— Это подделка. Все, что касается смерти матери, я подделала. — Тамара наблюдала за мной. — Ты по-прежнему действуешь в соответствии с моей программой.
— Что это значит?
Тамара продолжала спокойно наблюдать за мной.
— Догадайся сам! — Она взглянула на поднос, где лежал шприц и флакон с желтоватой жидкостью. — Сделай себе инъекцию этого, примерно два миллилитра. Мне нужно кое-что убрать. Устранить радикальную программу, прежде чем возвращать воспоминания.
— Ничего не нужно убирать, — сказал я, неожиданно насторожившись, — Что значит — радикальная программа?
Тамара объяснила:
— Это такой термин. Программа — набор воспоминаний, которые мы добавляем, чтобы человек действовал или вел себя иначе, чем обычно. Например, я запрограммировала сегодняшнего убийцу, чтобы он доложил своему начальству, что убил тебя; в противном случае он сообщил бы о своей неудаче. Это и называется программой. Радикальная программа идет на шаг дальше: мы создаем программу, которая вынуждает к обязательному строго определенному поведению: мыслить определенным образом, вести себя в соответствии с внушенными положениями. Ребенок, который с помощью лжи выбрался из затруднительного положения, быстро научается лгать. И с годами эта привычка становится так сильна, что является эквивалентом радикальной программы. — Она смотрела на меня. — Я заложила в тебя такую программу.
— Что за программу?
Она повернулась к голограмме в углу. Там по-прежнему сохранялось изображение мозга, по которому ползали огненные змейки.
