– Да, одну. Не сработал контроллер.
– О чем тебе тут же сообщил компьютер, – Хавьер тоже хорошо помнит этот случай. Все произошло у него на глазах три недели тому назад. – Я понимаю тебя, Костя. Очень сложно быть постоянно готовым к чему-то непредвиденному, когда ничего не происходит неделями и месяцами. И когда ты сам знаешь, что такое отсутствие событий – это лучшее, что может быть. Надо только принять, что от тебя почти ничего не зависит, и что ты – лишь последний резерв, который может ни разу и не понадобиться! И лучше, чтобы не понадобился!
– Возможно, это и так, – я не хочу спорить. – Только скажи, Хавьер, эти мои проверки – они тебя раздражают?
– Madre de Díos! Конечно, нет! – Хавьер просто приходит в ужас от такой мысли. – Меня просто немного расстраивает, что ты тратишь время на ненужную работу! Корабль все равно будет на все реагировать во много раз быстрее, чем мы! Вот, например, сегодня в 3:48, незадолго до твоего прихода, сработала АГ-защита. Да всё там произошло за доли секунды, мы бы не успели ничего даже понять!
– Сработала защита?! – мне хочется перевести разговор на другую тему. – И что это было?
– Нечто довольно массивное. Порядка сотен килограммов. Скорее всего, обломок кометного ядра.
– Да, вот уж новогодний подарочек...
Метеоритная опасность – конечно, не главная угроза, с которой мы можем столкнуться в полете, но наш корабль окружает антигравитационное поле, способное резко усилиться за ничтожные доли секунды. Против высокоэнергетических заряженных частиц оно, естественно, не эффективно – с ними справляется, как может, радиационная защита корабля, но все материальные объекты массой до миллиона тонн исправно отбрасываются с нашего пути.
Всякие мелкие метеоры, аналоги которых за пару секунд дотла сгорают в земной атмосфере, оставив за собой лишь короткий след падающей звезды, нашей АГ-защитой даже не замечаются, но более крупные тела, массой от нескольких килограммов, уже требуют повышения напряженности поля. «Магеллан», первый земной прыжковый корабль, за четыре с лишним года полета ни разу не встретился с более крупными метеоритами, а вот мы их словно притягиваем. За два неполных месяца это уже третье срабатывание защиты, причем, в весьма неожиданном месте.
Первые два раза, случившиеся один за другим в двадцатых числах ноября, были вполне ожидаемыми. Тогда мы пересекали пояс Койпера, простирающийся на расстояние от 4,5 миллиардов до более 8 миллиардов километров от Солнца, а затем рассеянный диск, выходящий за границу 15 миллиардов километров. Но уже больше месяца мы, по идее, летим в сравнительно чистом пространстве между завалами космического мусора, скопившегося на окраинах Солнечной системы, и внутренней границей облака Оорта, до которой, согласно современным научным представлениям, нам добираться, по меньшей мере, еще пять или шесть недель. И то, что здесь попался крупный метеорит, это то ли нам так крупно «повезло», то ли эти представления нуждаются в существенной корректировке.
Тема оказывается очень благодатной, и мы с небольшими перерывами обсуждаем ее до шести утра, когда вахта Хавьера заканчивается, и его сменяет Цветан.
Продолжение - уже в пятницу. Не пропустите!
Глава 18. Далеко от Земли (часть 2)
Да, в отличие от нас, пилотов, стоящих (вернее, высиживающих) четырехчасовые вахты, инженеры в рубке дежурят по три часа через девять. Считается, что их работа более утомительная, поскольку им приходится постоянно следить за состоянием новейшей и еще не прошедшей проверку временем техники – гравитационного двигателя, внешнего АГ-поля, радиационной защиты, гравикомпенсаторов.
Правда, их обязанности, в основном, выполняет корабельный компьютер, но ответственность на вахтенных инженерах, и в самом деле, лежит немаленькая. Если «Одиссею» когда-нибудь, не дай бог, понадобится «последний резерв» в лице членов нашего экипажа, это, скорее всего, будет кто-то из них. По крайней мере, вероятность серьезной, но не фатальной для всех нас неисправности, на мой взгляд, больше в гравитационном хозяйстве, чем в системе навигации.
Ни в коем случае не хочу обижать Хавьера, но с Цветаном мне всегда комфортнее, чем с ним. У нас с болгарином всегда больше и тем для разговора, и обстановка более непринужденная. Хавьер, к сожалению, иногда слишком привержен правилам и инструкциям и вообще законопослушен до ужаса, как и большинство западноевропейцев. Если их начали дрессировать еще в двадцатом веке, представляете, что получилось к двадцать третьему?!
Впрочем, сегодня и Цветан как-то не по-обычному серьезен. Блин, да что же в нашем лесу сдохло? Или это приближение Нового года на всех так странно действует?
– Цветан, что-то стряслось? – спрашиваю как можно непринужденнее.
– Скорее нет, чем да. Но...
– Но? – я слегка настораживаюсь. – Что – но?!
– Но... – Цветан мнется. При всей своей физической мощи и грубовато мужественной внешности он – человек очень скромный и даже застенчивый. – Костя, тебе не приходилось слышать о секретных помещениях на корабле? Которых нет на плане?
– Нет на плане?! В первый раз слышу. Рассказывай!
И Цветан рассказал. Когда надо, он может докладывать с прямо-таки военной четкостью и лаконичностью. А я слушал и тихо офигевал.
Итак, вчера днем Цветан проводил плановое техобслуживание предназначенных для исследования планет системы Хары научных зондов, что размещены у нас в ангарах на нижней палубе. Сделал все, как подобает, но внезапно перегорел один из светильников. Времени уже не хватало, до начала вахты оставались минуты, и Цветан перенес его замену на вечер. А когда менял, случайно бросил взгляд на ближайшую переборку и обнаружил в ней небольшую, почти незаметную дверцу, сливающуюся со стеной...
– А что там должно было находиться за этой стенкой?
– Да ничего, Костя! Это же нижняя палуба! Там все внутри заполнено водородными элементами.
Водород у нас используется в качестве рабочего тела для гравитационного двигателя. И взяли мы его с собой пять с половиной миллионов тонн. Причем, это в один конец: в системе Хары нам надо
