Ознакомительная версия.
– Представляю, сколько они кладут трупов в параллель тому, что мы ведаем, – вклинивается в разговор капитан Нелесный. – Список же, наверное, более полный, там не только сегодняшние лидеры, но и вообще, кто-то потенциальный.
– Тут, Алеша, опять налицо сделка, – констатирует Шмалько. – Откуда у турок данные списки? Со спецслужбами помолвка, более никак.
– Со спецслужбами, с ментами, с оранжевыми в целом, или какие у нас в Киеве в преимуществе сейчас, и с мафиози, ясный перец, – перечисляет начальник службы вооружений. – Тут налицо сговор с преступными целями. Сколько у нас в нынешнем уголовном кодексе дают, в смысле, обещают, за такое?
– Кстати, это объясняет нестыковку, – перебивает Шмалько. Я на счет того, что будто получается – одна рука не ведает о маневрах второй.
– В смысле?
– Ну, станки с заводов тащат, и одновременно цвет нации буцуют – потенциальных лидеров будущего сопротивления.
– Прямо Аргентина семидесятых – «эскадроны смерти», – вставляет Беда.
– То есть, одно дело краткосрочное – умыкнул и смотался, а другое перспективное – для долгого, беспечного правления. Чувствуете несуразность, Дмитрий Гаврилович?
– Несуразность была бы, если турки только для себя работают, – в странной для его деятельной души задумчивости поясняет Беда. – Но они же на подряде, так? Делают черную работу за местных. Ну, или те, под прикрытием оккупации, шустрят по-своему. В плане, чикают кого надо, под видом… В смысле, потом все едино спишется на чужих.
– Сговор тех и тех против народа, правильно? – поворачивает голову Шмалько.
– Конечно, товарищ майор! На своих полицаев надежды мало – не тот менталитет покуда еще. Вон, пан капитан Алексей Мартынович – свеженько-наглядный пример. Лупит из гос-гранатометов по дорогим гостям. А ведь по идее, внутренние войска – надежда и опора режима! Так что в своих – уверенности просто никакой. Потому и пригласили казачков-то засланных.
– Кстати, о казачках, – встряет Чикоян. – А чего наши хваленые сабельщики не…
Беседа прерывается самым неожиданным образом: дверь распахивается и в комнату влетает Сергей Парфенюк с заряженным и взведенным автоматом наперевес.
Экипаж «Звезды Смерти» состоит сейчас исключительно из офицеров. Такое противоречит инструкции, но по взглядам присутствующих соответствует обстановке. До недавнего времени в кабине находилось всего четверо. Вообще-то должно быть пятеро, но в дивизионах Василькова, по аналогии с крымскими полигонными мятежниками, тоже не все из штатных командиров поддержали инициативу Бубякина. Так что боевые штаты ужали. Тем более, даже на должность дизелиста пришлось для безопасности назначать офицера: присматривать за солдатиком, а заодно и охранять оного, ведь личного оружия на дивизионе по-прежнему кот наплакал. Но сейчас в кабине уже, как положено в наставлениях по боевой работе, пятеро. Ибо, по русской пословице, не было бы счастья, да несчастье помогло. После выхода из строя «второго» дивизиона подполковника Мальцева, в группе имеется некоторое количество незадействованных по делу специалистов. Так что теперь в кабине на должности «записывающего», то есть, осуществляющего фото– и аудио-контроль, наличествует целый капитан с фамилией Папёнов; кстати один из немногих уцелевших после опрокида К-1 и последующего обстрела. Сейчас он не главная фигура. Весь экипаж «Звезды Смерти» смотрит в индикаторы, но держит уши торчком. Они ждут некоего внешнего импульса.
– «Первый» запрет пуска снят! – раздается по ГГС, и это то самое.
Все еще нарушающий наставления, из-за совмещения должностей стреляющего офицера и офицера пуска в одном лице – подполковник Корташов – выходит из прострации размышлений о не случившихся когда-то атомных войнах с применением не существующих ныне в Украине спец-БЧ и кратко, согласно той же инструкции, распоряжается:
– Очередью три ракеты! Первая, вторая, шестая – пуск!
Все правильно, поскольку цели идут плотной группой и всем скопом помещаются в «луче», то изначально одноканальный С-200 превращается во многоканальную систему.
«Звезда Смерти» работает.
Парфенюк говорит в совершенно нехарактерной для себя манере – очень визгливо и нервно, но наведенный ствол добавляет словам недостающую вескость.
– Всем отодвинутся! Отойдите от этого майора! Что, майор, упис…ся? Руки выше!
Вообще-то Шмалько совсем не обделал штаны – это глупое предположение. По-честному, он еще даже не врубился в ситуацию – она слишком неожиданна. Зато в нее сразу и конкретно вписался Дмитрий Беда.
– Слушай, Сережа, разве ты сейчас часовым? Вроде ж, Шампур? Нет?
– Не двигайтесь, Дмитрий Гаврилович, а то и вас засандалю, – лицо у Парфенюка белое: сейчас бы ведро холодной воды, но никто в комнате благоразумно не шевелится.
– Меня-то за что, помилуйте? – очень буднично и даже чуток игриво интересуется Беда.
– Молчите лучше, – почти неслышно шипит Парфенюк; во рту у него пена.
– Все-все, молчу, как скажешь, – сообщает Беда. – Может, я вообще выйду, а? У тебя тут с кем дела? С майором?
Глаза у Парфенюка мечутся по помещению: оказывается Громова с Ладыженским тут нет; как-то он упустил момент, когда они испарились. Беда цепко отслеживает все тонкости движений вооруженного человека. Дмитрий Гаврилович начинает, медленно подниматься с кровати: делать это спокойно тяжело – кровать старая и прохудившаяся, сидя на ее видавшей жизнь сетке проваливаешься чуть ли не до пола.
– Сидеть! Всем сидеть! – визжит Парфенюк. У парня явно истерика, а патронов в рожке полный комплект, хватит обновить обои во всем помещении.
– Да, сижу, сижу, Сергей, чего там, – очень заискивающе комментирует Беда. – Но ты уж не запутывай в конец. А то – то «сидеть», а то «отодвиньтесь». Ты не нервничай, Сережа, мы ж тут без оружия, так? Решил кого-то пришить? Так хоть объясни, чего? как? Мы вот как раз обсуждали, что турчаки лупят лучших людей города. Слыхал, Серый?
– Хватит меня заводить, – требует Парфенюк. Слюны у него и правда полон рот, но сплюнуть не получится – придется опускать голову и терять из виду мишень.
– Что стряслось-то, парень? – очень обыденно интересуется Беда. – Мы смирно сидим, не волнуйся. Ты что тепереча, на турчаков подрабатываешь, когда не в смене?
Парфенюк молчит, косит глазом на Дмитрия Гавриловича. Затем все-таки сплевывает. Получается неудачно, комок белых слюней течет по подбородку, увесисто капает на одежду: сцена отработана и детализирована в духе Андрея Тарковского. Все окружающие смотрят внимательно и напряженно – чего гениальный мастер и добивался. Минута, а может и более протекает в молчании.
Ознакомительная версия.
