Валерий Вайнин - Четвертое правило Мангуста

– Чем обязан? – осведомился я.

Он разглядывал мою скудную меблировку.

– Даже не спросишь, как я тебя разыскал?

Я пожал плечами:

– Не вижу смысла в этом вопросе.

– Правда? И не полюбопытствуешь, кто я, черт побери, такой?

– Не полюбопытствую.

– Почему? Из самолюбия?

– Причина в другом. Что бы ты ни ответил – не поверю.

Он оторвал наконец взор от моего дивана и рискнул посмотреть мне в глаза. Впечатление было такое, что я гляжусь в зеркало, причем отражение мое замыслило какую-то подлянку.

– И что же ты предпримешь? – проговорил он. – Если не секрет.

– Ты сам-то знаешь, кто я? – ответил я вопросом на вопрос. И по глазам его понял: не знает.

– Знаю все, – сказал он. – А чего не знаю, того и знать не стоит.

«Да ты глуповат, братец!» – удивился я. А вслух произнес:

– В таком случае тебе должно быть известно, что скоро я сам выясню, кто ты, как меня разыскал и, главное…

– Черта с два ты выяснишь! Только драться и умеешь!

Вот те раз. А двойничок мой, оказывается, глуповатым считает меня. Забавный расклад.

– И главное, – невозмутимо продолжил я, – быстро докопаюсь, какое отношение ты имеешь к ограблениям с убийствами, под которыми стоит подпись «Француз».

Признаний, разумеется, я от него не ждал – просто хотел посмотреть на его реакцию. Он усмехнулся уголками губ.

– Ты Француз, я Француз. Родная мама нас не отличит, и на земле двоим нам тесно. Что на это скажешь?

– Послушаю тебя.

– Первые разумные слова. Я пришел сделать тебе предложение, от которого… сам понимаешь. Худой мир лучше доброй ссоры, не так ли?

Да он просто клоун какой-то. И внешность его продолжала меня тревожить. Как при столкновении в подворотне, что-то в нем было не так. Но что?

– Давай без сентенций, – сказал я. – В чем твое предложение?

Пройдясь из угла в угол, он отчеканил:

– Уезжай из Москвы – останешься жив, здоров и еще деньжат подкину. Сутки тебе на сборы.

– Как, как? – не поверил я ушам.

Он решил меня дожать:

– Уматывай, Француз. Теперь я здесь Француз, я Глеб Михайлович Грин. И только мне решать, кто здесь процветать будет, а кто станет трупом.

– А с женой как? – уточнил я. – Тебе оставить?

Он милостиво махнул рукой:

– Забирай, мне плевать.

– Спасибо, хозяин. – Не выдержав, я расхохотался. – Ну ты, мужик, ваще… Уморишь ведь, уматывать не придется.

Глаза его сузились:

– Веселись, веселись. Но какой твой ответ?

Безусловно, он был безумен. И вместе с тем жалок. И потому, вероятно, опасен вдвойне. Наверное, мне следовало тут же его ликвидировать: распылить на молекулы, и баста. Быть может, это было самым правильным, однако… Я все острее ощущал – что-то здесь было не так. После общения с капитаном Сычовой в голове у меня воцарился сумбур. Но в данную минуту, глядя на этого лже-Француза, ей-богу, я понимал еще меньше. И поэтому воздержался от поспешных – возможно, опрометчивых – решений.

– Сперва ответь на вопрос, – проговорил я миролюбиво. – Может, к делу не относится, но все же любопытно.

Он благосклонно кивнул:

– Спрашивай.

– Тот плешивый хмырь, за которым я гнался, кем тебе приходится?

Эффект превзошел ожидания. Он буквально затопал ногами:

– О ком ты говоришь, ничтожество?! Что за слова изрыгает твой рот?! Это кто же плешивый хмырь?! Человек, которому ты даже ботинки чистить не достоин?! Пожалуй, мне придется пересмотреть свое предложение! А ведь я хотел тебе, протобестия, еще и деньги заплатить!

«Каков стиль, – подумал я, – даже лексика изменилась. Что за мерзость всучила мне цыганка перед гибелью? Но чем бы это ни оказалось, на сегодня с меня было достаточно. Право слово, перегрев».

– Пошел вон! – рявкнул я. – Если не хочешь, чтоб я свернул тебе шею!

Сперва он замер с приоткрытым ртом, затем как ни в чем не бывало осведомился:

– Как насчет моего предложения?

– Согласен, – кивнул я, – только наоборот. Из Москвы уезжаешь ты, выметаешься к чертовой матери и не попадаешься мне на глаза.

Он ткнул в мою сторону пальцем:

– Ты подписал себе приговор.

Я шагнул к нему:

– Уберешься сам или вышвырнуть?

Он с усмешкой поднял руки:

– В драке я тебе уступаю. Во всем же остальном я гораздо сильней.

Не дав себе труда выяснить, в чем же конкретно, я вышел в прихожую и распахнул дверь:

– Удались с этой ласкающей мыслью.

С достоинством меня обогнув, он вышел со словами:

– Очень пожалеешь.

– Не сегодня, – заверил я, хлопнув дверью.

Для очистки совести я подождал в прихожей. Но шизанутый мой двойник не в пример капитану Сычовой квартиру мою не штурмовал. Облегченно вздохнув, я прошел на кухню и посмотрел в окно.

Июльский вечер был ясным и светлым. На густо-синем небе бледнела половинка луны. Двойник вышел из подъезда, нащупал взглядом мое окно и, по стандартам Голливуда, показал мне средний палец. Что ж, на мой взгляд, это ничуть не хуже «протобестии». С подчеркнутой неторопливостью он зашагал прочь. Желтое такси тронулось наконец с места и поехало за ним. Очередное совпадение? Черт его знает.

В дверном замке повернулся ключ, и вошла Дашка.

– Милиционерша отчалила? – поинтересовалась она с порога. Затем подошла и обняла меня сзади. – Долго ты с ней бодался?

– Двойника моего не встретила? – вместо ответа спросил я.

Она развернула меня к себе лицом:

– Он был здесь?

– Значит, не встретила, – заключил я.

Дашкины глаза смотрели испытующе:

– Какой шанс упустила. Хоть плачь.

– Какой-такой шанс? – полюбопытствовал я.

– Усадила бы вас рядышком, рассмотрела бы и выбрала того, кто получше.

Мы улыбнулись друг другу.

– Что так долго? – проворчал я.

– Во-первых, мы с Илюшкой пытались проанализировать сегодняшнюю дребедень.

– Получилось?

– Не очень: фактуры маловато. А во-вторых, Алка его была так мила, что напоила нас чаем. – Дарья потянула меня в комнату. – Давай-ка сядем на диван, и ты мне выложишь все со всеми подробностями.

– Может, чемодан сперва распакуешь? – запротестовал я. – А то милиционеры спотыкаются.

Мы сели на диван.

– Потом, – отмахнулась Дашка. – Устала жутко. – Она прикрыла рукой зевок. – Эти японские перелеты меня доконали.

Я показал ей кулак.

– Немудрено. Думаю, мои подробности потерпят до утра.

Она взглянула на меня с тревогой:

– Все так ужасно?

– Наоборот: весело – обхохочешься.

Дашка вновь зевнула и сдалась:

– Ладно. До утра. По дороге я тоже стишок сложила. – Держа меня за руку, она продекламировала:

Меня словно током ударило.