Ознакомительная версия.
Они воскресли прямо на глазах. И неудивительно: таких денег у них не было, а ведь надо было тут ещё работать. Но Володя, самый проигравшийся, стал искать возможность отблагодарить меня за спасение своей чести.
Не знаю, что он придумал бы, если бы не Айк. Он сказал Зыслину по секрету, что у меня написана фантастическая повесть, но сам я стесняюсь показывать её москвичам. Володя потребовал, чтобы я дал ему экземпляр. Я так и сделал – однако без надежды на успех.
Назавтра он сказал мне, что прочитал и ему понравилось, но тут же предупредил, что окончательное решение принадлежит не ему:
– Что давать, а что – нет, решает у нас Лида Чешкова, у неё вся журнальная проза. А Лиде, – продолжал Володя, – фантастика уже надоела – слишком много рукописей читает. Так что за успех не ручаюсь.
Я, впрочем, и не очень рассчитывал. Но когда через какое-то время Зыслин мне сообщил, что Лиде в общем понравилось и надо приехать, чтобы поработать с редактором, я собирался недолго.
Приехал. Лида оказалась прелестной девушкой, в которую трудно было не влюбиться. Нет, кажется, не в тот раз, а в один из последующих приездов я забыл рукопись в такси, наверное, то был уже «Спутник „Шаг вперёд“. Редактор расправился со мною, как повар с картошкой; я только глядел ему в рот. И повесть пошла. А вскоре её запустили в производство и в Латгосиздате – после того, как была получена внутренняя рецензия. Написал её Аркадий Натанович Стругацкий, а послали рукопись ему по моей просьбе. Рецензия была от руки, занимала полстранички, и вывод был одобрительным.
Вообще, бывая в Москве в те времена, я не стремился познакомиться с известными тогда фантастами: я всегда чисто подсознательно избегал вертеться вокруг людей известных, это свойство сохранилось и посейчас. Но было одно исключение: Аркадий Натанович. Видеть и слушать его для меня каждый раз было радостью, его эрудиция всегда потрясала. А других знакомств в те дни в Москве я не завёл. Однажды А.Н. привёл меня на семинар, который он вёл, и представил встретившемуся по дороге человеку, чуть ли не с ног до головы запелёнутому в бинты, с ногой в гипсе; передвигался он с помощью, если не ошибаюсь, костыля и палки. То был Север Гансовский; сдружились мы с ним значительно позже – к сожалению, уже немного времени оставалось до его смерти. С его сестрой я познакомился раньше, в Риге; она была женой Валентина Пикуля, у которого я изредка бывал. Сейчас я удивляюсь: почему во время таких наездов в Москву у меня не возникало чувства оторванности от центра русской фантастики, желания находиться поближе к нему? Такое чувство было бы для провинциала естественным, но у меня его не обнаруживалось. Вероятно, срабатывал своего рода инстинкт самосохранения. Я уже знал за собой слабость, свойственную, впрочем, не только мне: легко подчиняться влиянию языково-стилистической манеры авторов, которые мне нравились, производили впечатление. Я всячески старался избежать такого подчинения; в частности, собираясь начать какую-то новую вещь, заблаговременно переставал читать книги таких писателей. А будь у меня возможность общаться с ними лично, в том числе и с лучшими из наших фантастов, освободиться от их влияния было бы куда труднее. Не уверен, конечно, что и так это удавалось всегда; но всё же в отдалении от них было намного легче заговорить своим голосом.
…Пока книжка выходила, я, воодушевлённый успехом, принялся за рассказы. Правда, был вынужденный перерыв: пришлось полежать в больнице с инсультом. Но мне и тут повезло: я попал в отделение, где врачом, среди прочих, был мой хороший приятель по компании, в которой я бывал. Впрочем, моих коллег по редакции, вскоре пришедших узнать, как мои дела, доктор не обнадёжил: сказал, что им, похоже, надо скидываться на веночек. Я этого не знал и стал благополучно выздоравливать. Потом он сказал мне, что поначалу заподозрил аневризму сосуда – а это означало, что, не успев зажить, он прорвётся снова (именно так умер мой сосед по палате, восемнадцатилетний грузчик, с виду здоровый, как молодой бычок). В конце концов мы с ним согласились на версии, что то был результат осложнения после гриппа. С той поры я продолжаю работать без такого рода приключений (тьфу, тьфу, тьфу и стучу по дереву).
Эта хвороба меня настигла, когда я сделал очередной шаг в карьере: был назначен в журнале заместителем главного. Ситуация повторилась, с той только приятной разницей, что наш главный, живой и здоровый, был переведен на пост главного редактора журнала «Звайгзне» – того, в котором напечатали один из моих реалистических рассказов. Произошла очередная передвижка: заместитель стал наконец главным, а меня посадили на его место. Было и ещё приятное: пока я лежал в больнице, ребята (во главе с тем же Айком, нашим, кроме прочего, секретарём парторганизации) ходили в ЦК и выбили для меня комнату. Так что отпала надобность ездить ночевать в Елгаву.
Освободившееся время пошло на литературу. Я написал несколько рассказов, из которых со временем составились сборники «Чёрные журавли», «Люди и корабли», «Исток». В республике я стал как бы монополистом на фантастику. А написанную в ту же пору повесть «Спутник „Шаг вперёд“ я предложил „Искателю“, как до того и рассказ „Чёрные журавли“, и эти вещи тоже были там опубликованы. (Позже я эту повесть расширил, и она вышла книжкой под названием „Люди Приземелья“. Эту книжку я не люблю, да и многие говорят, что журнальный вариант был лучше.)
Всё шло как будто бы наилучшим образом. Но я чувствовал всё большую неудовлетворённость.
Началось это вскоре после того, как я стал заместителем главного. То есть почувствовал себя руководителем. Мне стало казаться, что мой шеф слишком уж перестраховывается, не позволяет нам даже того, что казалось мне в тех условиях возможным. Во времена Хрущёва трудно было заранее сказать, к чему может привести тот или иной шаг: к одобрению – или к полному разгрому. Я считал, что нужно рисковать, и ставил в номер материалы поострее. Никто не возражал, но когда приходила вёрстка, я с изумлением видел, что на этом месте стоит совершенно другой текст – безопасный. Замену делал главный – ни слова не говоря мне, наверное, чтобы не ранить моего самолюбия. Но это было полбеды, а вторая половина, большая, заключалась в том, что материалы для замены он брал из своего стола, куда попадали главным образом вещи слабые, над которыми в лучшем случае надо было ещё работать. Раз, другой, третий – и я начал всерьёз думать о том, не пора ли искать новую работу.
Подвернулось неплохое вроде бы предложение. Собкор «Комсомолки» уходил главным редактором в «Советскую молодёжь» и принялся сватать меня на освобождавшееся место. Почему – не знаю: с комсомолом у меня особой дружбы не было. Всё же предложение показалось мне заманчивым. Я поехал в Москву, представляться. Там посомневались – мне было уже почти тридцать четыре года, многовато вроде бы, – но решили попробовать. Договорились, что я, не уходя пока ещё из журнала, начну работать и для них.
Ознакомительная версия.
