Кодбюри даже позеленел от ярости.
— Какое вам дело? За излишнее любопытство — двое суток ареста. Выполняйте приказ.
Тот щелкнул каблуками, надвинул щиток на лицо и побежал к отряду. Через несколько секунд полицейские с пистолетами и лучевиками пробежали по коридору мимо нас, сворачивая в боковые проходы, и только теперь я заметил в стенах глухие стальные двери, видимо открывающиеся автоматически. Рядом с каждой — прямоугольник щита-распределителя: там, вероятно, механизм двери, пульт наблюдения, черт знает что еще. А над щитами ярко горели зеленые фонарики, кроме одной двери, где лампочка тревожно мигала.
Кодбюри к чему-то прислушивался, как собака на охоте: уши напряжены, сам в стойке, сейчас бросится.
— Что-нибудь слышите?
— Может, и слышу, — сказал он. — Вот что, лучший друг Джина, мы с вами пойдем туда. — Он ткнул дулом лучевика в жерло туннеля-коридора, уходящего в темноту.
— Что там?
— Люк для отбросов.
— Вы думаете…
Он перебил, усмехнувшись:
— Представьте, думаю. Полицейские тоже иногда размышляют. Где искать отбросы? В люке для них. — Он опять усмехнулся, довольный собственной шуткой.
Темный коридор — пожалуй, низковатый для меня: я то и дело стукался головой о какие-то выступы в потолке — мы прошли неторопливо и крадучись, он впереди, я за ним. В конце коридора Кодбюри зажег фонарик, осветив массивную стальную дверь с ржавым замком-засовом и осколки стекла на полу.
— Видите, — он указал на них лучом фонарика, — лампочка. Слабенькая. Люком пользуются редко и в основном днем. А им и она мешала…
— За дверью лифт? — спросил я.
— Нет, обыкновенные ступеньки-скобы, ржавые от времени. Этой части здания лет восемьдесят.
— А этаж?
Он кивнул одобрительно:
— Соображаете… Тридцать седьмой. Высоко. Они, вероятно, еще не успели спуститься…
Он осторожно отодвинул засов, потянул на себя тяжелую дверь, наклонился над темной бездной. Я резко рванул его на себя — вовремя: откуда-то снизу полоснул узкий белый луч, лизнул стальной косяк, как перерезал его.
— Отлично, — сказал Кодбюри, — они здесь.
Он достал из кармана прямоугольный брусочек, сдавил его, чем-то хрустнув, бросил вниз.
— Что это?
— Игрушка: усыпляющий газ. Я бы хотел взять их живыми.
Внизу в туннеле что-то стукнуло и стихло. Кодбюри выругался:
— Мерзавцы знают этот дом, как свою квартиру: они перекрыли ход.
— Чем?
— Каждые пятьдесят метров — выдвижные крышки для накопления отбросов.
— Что же делать?
— Слушать старших, лучший друг Джина. — Он снова зажег фонарик и тут же погасил его, видимо обнаружив то, что искал. Ударил рукояткой по стене, брызнули осколки. — Здесь кнопка сирены…
Здание вновь заполнил резкий протяжный звук. Кодбюри отпустил кнопку, звук прекратился.
— Поспешим к лифту. Там должны быть наши. Мы перехватим птичек прямо у выхода.
Грузовой лифт, набитый полицейскими — их было не четверо, как приказывал Кодбюри сержанту, а по крайней мере десяток, — спустил нас на первый этаж в две минуты. Грузовой двор, заставленный какими-то ящиками, бочками, непонятными конструкциями из металла, был почти пуст, если не считать четверых полицейских у автоматических ворот, еще одного — в тесной будке контрольно-пропускного пункта и троих людей в серых комбинезонах, суетящихся у огромного мусоровоза.
Когда мы с Кодбюри во главе десятка перепуганных стражей порядка выбежали во двор, эти трое уже закончили погрузку мусора и полицейский в будке нажал кнопку управления воротами. Стальные створки поползли в стороны, серые комбинезоны влезли в кабину, и машина медленно тронулась. Она уже въезжала в ворота, когда внезапно прозревший Кодбюри истошно крикнул:
— Стой! — И полицейским: — Огонь по машине!
Потом рванулся за ней, прицеливаясь на ходу, а мимо него вслед беглецам сверкнули стрелы лазерных лучей. Вряд ли я тогда соображал, что и зачем делаю, но побежал за Кодбюри. Я настиг его у ворот, схватил за плечи, повалил и упал сверху — вовремя: из уходящей на полной скорости машины вылетел такой же лазерный луч, крест-накрест перечеркнул прямоугольник ворот. Приподняв голову, я увидел, как вспыхнула будка КПП, как, перерезанный пополам, рухнул на землю полицейский, как по темному переулку, завывая сиреной, пронеслись две черные машины управления.
— Кончен бал. — Я поднялся и помог встать придавленному толстяку.
Он засунул в кобуру бесполезный уже лучевик, протянул мне руку.
— Спасибо, вы спасли мне жизнь. А лучше бы вы спасали только свою…
— Почему?
— Моя мне будет дорого стоить.
В молчании мы добрались до кабинета дежурного, он толкнул дверь и вошел в приемную.
Жаклин и Факетти мрачно курили под охраной истукана дежурного. Увидев меня, Джин радостно крикнул:
— Наконец-то! Ну, что там?
Кодбюри перебил его, не церемонясь:
— Он вам потом расскажет. — Взял листок бумаги, что-то черкнул на нем. — Отдайте дежурному у выхода, иначе не выпустят.
Когда мы вышли, я рассказал о своих приключениях. Жаклин иронически заметила:
— Приобрели новую профессию — спасателя. Второй день практикуетесь.
Я отпарировал:
— Надеюсь, вас мне спасать не придется.
— Не ссорьтесь, ребята, — тихо сказал Джин. — Эта история будет стоить места старому Кодбюри: Бигль не прощает ошибок. А это значит, что у Лайка появляется враг…
— Дикий? — спросил я и добавил беспечно: — Он и так меня не терпит.
— Тут другое, — пояснил Джин, — чувство недоброжелательства перейдет во вражду. А как враг Дикий очень опасен.
Время показало, что Джин был прав.
Глава 8,
в которой Лайка знакомят со сламом
Проснулся я поздно, долго лежал не двигаясь, не открывая глаз: болела голова, руки как ватные — не поднять, не пошевелить.
Я уже клял себя за то, что ввязался в это дело. В конце концов, я Мак-Брайту не подчинен: мы делаем одно дело, хотя и разными способами. Мы можем и должны помогать друг другу, когда это безопасно. И тут же оборвал себя: не спеши осуждать Мак-Брайта. Сейчас ему прибавились лишние хлопоты — прикрывать тебя. И вряд ли бы он стал рисковать твоим положением, не продумав игры, не взвесив все «за» и «против». А ведь есть еще Первый, который, несомненно, знает и о вчерашней акции, и о моем участии в ней. Значит, оно было обдумано и согласовано. Только зачем — непонятно…
После душа я почувствовал себя значительно лучше, выпил кофе, принесенный горничной, вышел из отеля, поискал глазами Ли. Мальчишки не было. Особенно удивляться не стал, подошел к киоску, купил утренний выпуск «Новостей», перелистал тщательно. Так и есть: о вчерашнем происшествии ни слова. А разве ты ждал иного? Нет, конечно. В этом прекрасном свободном мире отсутствует одна маленькая деталь — свобода. Маленькая-то она маленькая, но без нее как-то неуютно. Хотя многие привыкают, живут, помнят извечное «стерпится — слюбится». А если не стерпится, не слюбится? Вот тогда иди в трущобы, слам, действуй, добывай себе эту свободу, рискуй ежечасно, но помни: в газетах тебя не прославят, в песнях не воспоют, имя твое в речах не рассиропят. Вот почему, к примеру, для приема в клубе «При свечах» колонки не пожалели, и даже некто Чабби Лайк в списке гостей упомянут, а о его посещении полицейского корпуса и речи нет: не событие!
