— Что вообще произошло? Как он там оказался?
Второй секретарь посмотрел на сопровождающего его сотрудника СРС.
— Сэр, это закрытая информация.
— Скажи… — тяжело сказал Коллинз.
— Вы знаете, чем занимался ваш сын, сэр?
— Да.
Вопрос в том — а знают ли они, чем занимаюсь я.
— На коммутатор посольства поступил звонок, его надо было проверить — максимально обтекаемо сказал агент — он оказался одним из немногих кто был в этот момент в посольстве. И поехал проверять. Встретился с женщиной, которая позвонила. Потом произошел взрыв. Я опоздал буквально на минуту, даже меньше. На нем была каска и бронежилет, иначе он был бы мертв.
Это что за звонок такой, который надо проверять в каске и бронежилете?
— Какого черта он был один?
— Сэр… такой же вопрос я задам ему, когда он придет в себя.
Всегда поступай так, как подсказывает тебе долг и честь. Заплати любую цену, неси любой груз, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом. Правильные слова — но почему все так скверно…
— Какое задание он выполнял? На кого он вышел?
— Сэр, я не могу вам этого сказать.
— Мой сын едва не погиб от руки какого-то ублюдка. Вам не кажется, что я, по крайней мере, должен знать, от какого именно?
— Сэр, это секретная информация. Вам она ничем не поможет, а вам осложнит работу.
— Черт бы вас…
Я внезапно осознал, что вижу.
Майкл Рейвен. Имя пострадавшего — Майкл Рейвен. Оперативный псевдоним, который каждый разведчик выбирает сам в начале своего пути. У меня его не было — сначала я вообще не собирался быть разведчиком, в Великобритании у меня был псевдоним Александр Кросс, дальше я работал под своим настоящим именем, потому что был засвечен и перед британцами и перед североамериканцами. И никакой псевдоним это не исправил бы. Иная правда — хуже всякой лжи, это я знаю как никто…
Парень сам выбрал свой псевдоним. И свою дорогу…
— Сэр… что с вами… черт…
Доктор был египтянином, молодым, довольно высоким, на носу — черные роговые очки, неотъемлемый атрибут любого доктора в САСШ, некоторые из молодых покупают такие очки с нормальными стеклами. Он принял, вероятно, меня за американца — потому что сообщил, что учился на врача в Американском университете, лучшем учебном заведении в Каире.
— Что со мной? — спросил я, пока он заполнял карту.
— Пока ничего серьезного, сэр. Сердечный спазм. Давление повышено, но пока в пределах нормы. ЭКГ[10] не показывает каких-либо серьезных отклонений. Вам нужно несколько дней пребывать в покое, никаких серьезных нагрузок.
Мы с доктором общались на английском.
— Доктор, покой мне только снится…
На самом деле — это серьезно напугало меня. Еще никогда мой организм меня так не подводил. Это не значит, что я не задумывался о смерти… но никогда о такой. В моем понимании смерть приходит одним из трех способов. Либо в перестрелке… ты проигрываешь, и у тебя иногда даже не остается времени, чтобы осознать, что ты проиграл… современное оружие смертоносно. Либо — дорожная бомба, снайпер… мир, в котором мы живем, безжалостен, податели смерти — тоже, с костлявой ты можешь встретиться на каждом шагу. Либо… где-нибудь в доме, уже в преклонном возрасте, с полным осознанием того, что ты сделал все, что мог для своей страны и тебе не стыдно за прожитую жизнь. Но я никогда не представлял себе смерти от сердечного приступа в холле больницы … причем тогда, когда умирать никак нельзя. Смерть эта была… подлой, неправильной… как подножка. Так умирать нельзя…
— И, тем не менее — покой и только покой. Любой повторный спазм может привести к инфаркту…
— Благодарю. Доктор, вы видели моего сына?
— Привезенного сегодня? Да, я же резидент[11].
— Насколько серьезно он пострадал? Что можете сказать? Только давайте без опасений за мое здоровье… как-нибудь справлюсь.
Доктор посмотрел на купюру в пятьсот рейхсмарок в моей руке.
— Этого не нужно, сэр. Ваш сын серьезно пострадал — но если бы не бронежилет и каска, он был бы мертв. Левая рука и левая нога сломаны, есть ранения осколками, но ничего серьезного, все эти травмы мы умеем лечить. Гораздо серьезнее могут быть повреждения от ударной волны. Мы погрузили его в лекарственную кому, чтобы избежать худшего. Американцы забирают его утром, в университетской клинике есть германский томограф последней модели. Легкие пострадали, но не критически. Полностью прогноз можно будет дать после томограммы, но могу сказать, сэр, что он был в сознании, мог двигать руками, ногами. То есть важнейшие центры мозга после взрыва не были повреждены, а это уже хорошо.
— Возможно, стоит сделать томограмму раньше?
— Не думаю, сэр. Сейчас американцы соберут бригаду, сразу после этого мы начнем готовить транспортировку. Это здесь, рядом.
— Хорошо… — я опустил рукав сорочки, положил купюру на стол, добавил к ней еще одну — доктор, если это не вам, значит, внесите в фонд развития больницы. Не думаю, что в этом есть что-то бесчестное.
— Вероятно, да, сэр. Спасибо…
Я встал со стула — и вдруг осознал, что стою с опаской — а вдруг упаду, вдруг организм опять подведет? Но нет — стоял твердо…
— Благодарю вас, доктор. Прошу прощения, если что не так…
Я вышел из врачебного кабинета. Американцев не было видно… только морские пехотинцы несли свою стражу. Я прошел мимо… надо было выпить кофе и… сейчас будет звонить Юлия. Надеюсь, она все-таки не наделает глупостей каких-нибудь. Один раз уже наделала… вспоминать больно…
В уголке для родственников — я налил себе кофе, сел за столик, отхлебнул. Кофе, конечно же, был дрянным… а какой кофе может быть в больнице, а…
Кто-то сел за мой столик… я поднял глаза…
— Вы… отец Майкла, да?
— Да — автоматически ответил я.
— Нам нужно поговорить.
Женщина была молода и красива. Даже в столь раздрызганном состоянии — я это сумел заметить. Она мне напомнила…
— О чем поговорить, сударыня?
— О том, что произошло. Это я звонила в посольство…
Крис поехала в больницу, потому что тоже считалась пострадавшей при взрыве. Она уже плохо представляла себе, во что вляпалась, кто и в какую игру играет вокруг нее. Но она не просто так стала журналисткой, в ней был некий инстинкт. Инстинкт докопаться до правды, сделать явное тайным. На мой взгляд — опасный и губительный инстинкт, но он в ней был. Именно поэтому, она решила быть поближе к основным событиям.
Врач осмотрел ее и не нашел ничего, кроме раздражения слизистой глаз и дыхательных путей от того, что она надышалась дыма и сильный стресс от того, свидетелем чего она стала. Она прополоскала рот и нос какой-то дрянью, ей дали успокоительные и какие-то глазные капли, чтобы закапывать в глаза, чтобы снять раздражение. Никаких денег с нее не взяли — объяснили, что за все платит американское посольство.
