– Ну, чего?! – спросил Роман у комвзвода. – Мне что ли ниже спускаться проверять, что там и как?!
Автоматчики, осторожно прижимаясь к стенам и не отводя стволов от спускающихся лестниц, двинулись вниз. Роман, держа в одной руке автоматический пистолет, а в другой винтовку за цевье, ступал за ними. Но много им спускаться не пришлось. Лестницы второго, третьего и четвертого этажей были просто обвалены вниз. Внимательно рассмотрев завал, Роман зло порадовался, увидев под бетоном и арматурой торчащие изуродованные тела.
– Ага, – сказал он. – Нам тут делать нечего… абсолютно. Останьтесь тут кто-нибудь один. Остальные, за мной пошли.
На четвертом этаже он нашел одного из своих бойцов, буквально разорванного выстрелом из гранатомета. Роман только кивнул сам себе и вышел на лестницу. Горящий диван и мебель предрекали большой пожар, но тушить его никто не собирался.
Антон с автоматом в руках бежал по подвалу пятиэтажки в квартале от штаба обороны, перебравшегося уже на бумажную фабрику. Ему только что сильно повезло. Пробегая мимо одного из ребятишек с гранатометом, он почти не обратил на него внимания. Зато, уже проскочив пару отсеков подвала и услышав взрыв, подумал позже, что у того просто не получилось нормально выстрелить. И будь Антон в тот момент там, то наверняка бы погиб вместе с молодым. Волной Антона бросило в песок, и пыль, поднятая взрывом, заслонила вообще хоть какой-нибудь обзор и в так почти темном подвале. Минут пять пришлось Антону отлеживаться на песке подвала, прежде чем он поднялся и побежал дальше. Добравшись до конца подвала, он спросил громко, не подозревая, что почти кричит:
– Ну что?! – не понимая, что там бормочет наблюдатель, он крикнул: – Громче!
Но как ни старался боец, его слова все равно были для Антона, пораженного взрывом, слабым шепотом:
– В первый ворвались… мины… растяжки… несколько взрывов… обратно… все…
– Не понимаю! – сказал Антон, и наблюдатель уступил ему свое место.
Антон сквозь амбразуру видел, как из первого подъезда девятиэтажки напротив выскакивают оглушенные ополченцы. Стараясь не выбегать на открытое место, они прижимаются к стене дома и замирают, словно уже убитые, но не упавшие. Прямо на глазах Антона в подъезде полыхнуло еще пару раз и затихло все. Только темный дымок с четвертого этажа, куда он лично недавно пустил «муху», поднимался, нарушая безжизненную картину. Но вот наконец бойцы, перепуганные взрывами, поднялись и, пригибаясь к земле, попытались войти в другие подъезды. Где-то были видны вспышки, но оглушенный Антон практически не слышал выстрелов и взрывов.
Антон рассматривал в амбразуру наглого снайпера с восьмого этажа, что, почти не скрываясь, палил по всему, что движется на улице. Да и по пятиэтажкам, ставшими западней пусть для небольшого, но отряда противника, он прохаживался как мог. Пожалев, что больше не осталось ни одного гранатомета одноразового, Антон тщетно попытался снять снайпера из автомата. Когда отбитый ответным выстрелом бетон оцарапал ему щеку, Антон только зло выругался и отошел от амбразуры.
– Свяжись с Ханиным! – заорал он бойцу. – Или со штабом! Пусть выкурят этого урода оттуда! Или пусть нашим гранатометы подтащат.
Не услышав ответа, но увидев кивок, Антон заторопился на выход из подвала. Он выбрался в подъезд дома и поднялся по лестнице мимо дежуривших бойцов на самый верхний этаж. Зашел в одну из квартир и, опасаясь наглеца с восьмиэтажки, решил не подходить к окнам на той стороне. Зато с другой стороны он, не мешкая, достал ракетницу и выстрелил вверх. Ярко-красная на фоне ставших почти черными туч ракета взмыла над кварталом, и не прошло нескольких минут, как такие же ракеты стали взлетать над всем городом. Все, теперь скрываться нет смысла. Теперь надо стрелять по противнику где и как можно. Убивать его, пока он не поймет, какую дурость сделал, когда влез в город. А за это время колонна уйдет. Еще до контузии Антон, разговаривая со штабом, понял, что эти сволочи ввели пусть не все, но большую часть своих бойцов в западню. Теперь у них не должно возникнуть желания преследовать вооруженную колонну. Вот только где их неуловимый вертолет, что так доставал последнее время. Его бы подбить, и можно спать спокойно вообще. Выйдя на лестницу, Антон взял у одного из бойцов пластиковую бутылку с водой и спросил:
– Ну, как настроение? – пока он пил воду, не понимая, о чем шепчут ополченцы, те успели честно ему признаться, что вообще-то страшно.
Им показался странно-пугающим ответ Антона:
– Ничего, дальше будет веселее!
Спустившись снова в подвал, Антон прошел по нему в другую часть дома и, выбравшись в последний подъезд, зашел в квартиру на первом этаже. Боясь выходить из подъезда на улицу со стороны девятиэтажки, он просто спрыгнул на другой стороне из окна первого этажа. Теперь он должен был добраться либо до штаба на фабрику, либо до вставшего в активную оборону по сигналу ракет безопасного квартала, что представлял из себя практически крепость за счет слишком близко стоящих домов.
Стоя на земле, он понял, что слух возвращается к нему, когда услышал буквально недалеко от себя рев непонятной машины. Надо было его видеть в тот момент, когда он оказался на дорожке между домами прямо на пути, несущегося на всем ходу бронетранспортера. А уж когда БТР, наверное с перепугу, открыл огонь из автоматической пушки и тяжелые полуснаряды несколько раз проревели рядом с ним, Антон мысленно простился и с Алиной, и с Ханиным. Одно маленькое движение в сторону – и бронетранспортер, который не смог пристрелить человека на пути, решил его сбить и пронесся в нескольких сантиметрах от Антона. Еще он не пришел в себя, как уже безразличный к упущенной цели БТР обогнул дом и покатил в сторону девятиэтажки.
Антон хотел что-то сказать самому себе по поводу происшедшего, но ничего, кроме дурацкого «Прикольно!», в голову не лезло.
Собрав остатки сил, он заставил себя бежать. О том, чтобы прорваться мимо снайперов на девятиэтажках и гоняющих бэтээров к Ханину на фабрику, и речи быть не могло. Поэтому Антон, когда пригибаясь, когда в полный рост, бежал в сторону единственного, на его взгляд, спасения. К забаррикадированному на въездах кварталу.
Антон четко помнил, что в него не единожды стреляли. Единственное, он не всегда понимал, кто стреляет по нему: свои с перепугу или все-таки враги. Но десять минут спустя он уже карабкался на завал из ржавых автомобилей, надеясь, что его не подстрелят в последние мгновения. На другой стороне баррикады он даже не остановился, чтобы поприветствовать ополченцев.
Только оказавшись около рации, он сказал связисту сообщить Ханину, что «Рухлов выбрался».
