Ознакомительная версия.
И все-таки первым на палубу упал не он, а спускавшие его табуиты. Обрывок одного из тросов взвился вверх, описал в воздухе полукруг, хлестанул по балке, на которой расположились люди, и смел с нее их всех.
Супремо-селадор, которому не повезло угодить под удар первым, погиб мгновенно: он сидел на корточках, и стальная плеть снесла ему голову. Второй крановщик – им также оказался спутник Тамбурини-старшего – заработал мощнейший удар поперек поясницы и был практически переломлен пополам, словно мягкая тряпичная кукла. Сам гранд-селадор в этот момент как раз поддевал ломом лебедочный барабан, и потому сначала трос шибанул по лому, а уже потом достал до человека. Его инструмент сыграл роль защитной прокладки и не позволил генералу капитула лишиться ноги. Что, впрочем, все равно его не спасло. Сила, с какой трос выбил у него из рук лом и припечатал его к генеральскому телу, была по-прежнему сокрушительной. Тамбурини-старший слетел с крана вместе с изувеченными телами собратьев и грохнулся на палубу в пяти шагах от споткнувшегося, но уже встающего на ноги сына.
…Которому, однако, вновь пришлось упасть. Не успел он обрести равновесие, как на «Гольфстрим» обрушился сорвавшийся с последнего троса контейнер.
Низвержение на нас этой махины можно было по праву назвать судьбоносным. Случались, бывало, в моей шкиперской практике неприятности с крупногабаритным грузом, но подобные – ни разу. Раскачавшись перед падением, иностальной куб повернулся в полете одной из своих вершин вниз, да так и врезался ею в носовую палубу. Она подпрыгнула у меня под ногами, а гром от удара разнесся такой, что он перекрыл собой шум битвы. Истребитель содрогнулся, и мне, чтобы не упасть, пришлось ухватиться за борт. И когда встряска прекратилась, марсианский артефакт, пробив корпус бронеката подобно молоту-чекану, вонзился в палубу примерно на треть и торчал из нее, словно обелиск.
Я замер, боясь даже пошевелиться. Что мы увидим и почувствуем в тот миг, когда вырвавшаяся из контейнера свирепая энергия распылит окрест него на атомы все живое и неживое?..
Но секунды тикали, а я все стоял и паниковал, хотя, казалось бы, не должен был уже ни о чем думать и вообще существовать.
Неужто пронесло и контейнер таки не раскололся? Или все же треснул, но «черная грязь» еще не вступила в контакт с иносталью и наше распыление просто отсрочилось на минуту-другую? Ладно, поживем – увидим. Если, конечно, нас не прикончат раньше этого эпохального события.
Я бросился было к распластавшемуся у мачты телу гранд-селадора, но стоило мне глянуть вверх, как я опять застыл на месте, пораженный очередным грандиозным явлением.
Сорвавшийся с крана груз серьезно повредил нам палубу, но еще больший урон он нанес тому, к чему даже не прикоснулся, – куполу. Едва стихло эхо этого удара, как оно сменилось другим грохотом, раздавшимся буквально отовсюду. Сотрясение истребителя не прошло бесследно для и так рассыпающейся на осколки полусферы. Все новые и новые трещины пробегали по ней, хотя никто больше не обстреливал ее метафламмом и не таранил бронекатами. Замедлившийся было после нашего вторжения процесс ее разрушения ширился и ускорялся лавинообразным манером. Если прежде купол обваливался лишь по краям бреши, то теперь во всех его секторах из него выпадали целые фрагменты. И чем дальше, тем скорый конец стеклянной крыши Четвертого корпуса становился все очевиднее.
Как вы помните, над «Гольфстримом» обрушаться было уже нечему и нам эта напасть не угрожала. Зато ее в полной мере ощутили на себе те, кто сражался снаружи. Причем теперь, когда дерущиеся сошлись вплотную и их ряды перемешались, обломки карали всех без разбору: и хозяев, и южан. Правда, командиры последних, смекнув, что происходит, принялись наперебой выкрикивать приказы об отступлении и успели вывести часть своих бойцов из опасной зоны, благо им было куда отступать. Табуитам в принципе тоже – трап истребителя оставался опущенным. Но их осталось слишком мало, и они слишком завязли в битве, чтобы организовать собственный отход.
Создавалось впечатление, что над нами рушится само небо или же солнце разбилось на осколки и тысячами сверкающих искр осыпалось на землю. Мощь стеклопада нарастала плавно, а достигнув своего пика, сошла на нет всего за четверть минуты. За треском, грохотом и звоном не было слышно предсмертных криков тех несчастных, кто был погребен под многотонными глыбами. Но когда катаклизм отгремел, я опять не расслышал их криков и стонов, поскольку все они потонули в реве множества глоток собравшихся у купола кабальеро. Вот только рев этот почему-то не походил на победный, а скорее напоминал трагический вопль отчаяния, усиливающийся с каждой секундой.
Странный и более того – донельзя жуткий вой… Особенно беря во внимание, что оборона монахов была окончательно сломлена. Прежде на моей памяти гвардейцы никогда не сокрушались так из-за гибели своих compaceros. Даже когда вдобавок к этому получали от нас трепку. Сейчас же, после того как станция фактически перешла к ним в руки, они не ликовали, а голосили так, словно вдруг дружно пожалели о содеянном кровопролитии.
Завалы вокруг бронеката выросли почти вдвое и были обильно забрызганы кровью. Повсюду из-под них торчали покалеченные конечности, многие из которых дергались в конвульсиях, размозженные головы, а также измятые шлемы и сломанное оружие. Лишь кое-где над этим месивом из стекла и растерзанной плоти стояли, пошатываясь, редкие фигуры табуитов и южан, коим чудом довелось уцелеть под стеклопадом. Что, впрочем, для первых вряд ли могло считаться удачей. Скорее наоборот, ибо теперь на них готовилась хлынуть другая лавина – живая и не менее беспощадная.
И где-то под этими грудами стекла нашел свой славный конец один из лучших головорезов Атлантики, неустрашимый и бесшабашный северянин Убби Сандаварг, да поднесут ему теперь райские повара самую большую ложку…
– Шкипер Проныра! – вывел меня из замешательства дрожащий крик Дарио. – Шкипер Проныра, скорее сюда! На помощь! Отец зовет!..
Удивительно, но переживший удар лопнувшего троса и падение с верхотуры гранд-селадор был еще жив. Но вот чем мы могли ему помочь, я понятия не имел. Подобные тяжкие и множественные травмы умели лечить разве что в эпоху Чистого Пламени, да и то, наверное, лишь в лучших госпиталях. Возможно, на «Инфинито» с ее фантастическим по нынешним меркам оборудованием Тамбурини-старшего также сумели бы выходить. Но поскольку этот островок Брошенного мира сам готовился вот-вот стать историей, у отца Дарио не было ни малейшего шанса.
Он был еще в сознании, когда я склонился над ним, но жизненные силы утекали из него, как вода из прохудившегося бурдюка. На губах гранд-селадора пузырилась кровавая пена, и каждый вздох давался ему ценой неимоверных усилий. И все же я понял, о чем он, хрипя и кашляя кровью, мне сказал:
Ознакомительная версия.
