Но если те Неведомые так же далеко ушли вперед в вопросах контроля поведения, как и в считывании нейронных импульсов… то не было ничего удивительного. А мораль… какая еще мораль?
– Те, кого вы называете спаржей… мерзкое слово, этому трояну почти не подвержены. А на нейротипичных людей он действует так, как я сказал, с вероятностью восемьдесят процентов, потому что апеллирует к генетическим программам, которые так же сильны, как влечение к половому партнеру. Ты пытался убегать от бродячей собаки? Она всегда побежит за тобой. Так же и нормальный человек – например, когда надо травить того, кто выглядит как изгой, или поддержать того, кто выглядит как лидер. Но особенно эффективно он срабатывает на тех, которые подверглись ренормализации на ваших Райских островах. Ты видел, как они друг друга замочили? Они бы убили и своего ребенка, и мать, и себя. Их «проводка» усилена там на островах искусственно с помощью одного высокомолекулярного полимера. Теперь они в каком-то смысле апофеоз нормальности, послушности и благопристойности. Нейротипичности.
«Фрэнки, – догадался Гарольд. – Эти два пуриста были именно фрэнки. Хотя я этого не знал! Их же амнистировали недавно. Сумели скрыть, мерзавцы. Хотя могли и не знать детали «нормализации», которые не афишируются в прессе. Нормализация преподносится как терапевтическая процедура. Не лоботомия. А с виду были нормальные парни, веселые, хоть и небольшого ума. И из таких нормализованных набраны многие вспомогательные части. Которые контролируют две трети территории Метрополии. Пока самые боеспособные кадровые части направлены в районы боевых действий и сдерживания инсургентов. О господи…».
– Как ты мог ей довериться? А если бы она что-нибудь напутала? – улыбка Мэйвезера стала пошлой. – Но она молодец. Умная девочка. И симпатичная. Хотя я знаю... ты был наготове. А вот автоматике правильно не доверял. Впрочем, от вас обоих ничего не зависело. Грузовик бы и так взорвался. Мы же не звери. Нам самим нужна Женева. А вот перехватчики… включая беспилотные, совсем не нужны. Ну ладно. Времени у нас с тобой много. Вернее, в физическом мире мало. Но в нашем личном… вечность.
Гарольд вдруг понял, что все вокруг неподвижно. Можно было увидеть, как падает пылинка. И муха застыла и медленно-медленно, будто в вязком сиропе – плыла в сторону узкого окна под самым потолком, заклеенного непрозрачной пленкой и забранного решеткой. Замедление субъективного времени. Это не они придумали. Корпус такое уже применял. Но Неведомые довели до чудовищного совершенства. Как и многое другое.
Удобная штука, когда надо что-то спланировать. Или кого-то обработать так, как в обычной разведке смогут только за дни и недели. Оказать психологическое давление в кратчайшие сроки. Сломать и обратить.
– Вот видишь, – и снова у него в ушах… а может, в мозгу, зазвучал голос Джошуа. – Наш вид выведен самой природой. Для космоса. Для познания. Отрезано лишнее. Лишние страсти. Кроме древних спинномозговых потребностей. Они у нас с обычными людьми общие. Как и с котиками и сумчатыми мышами. Отрезано как хвост. Выпало, как волосы. Уменьшилось, как ненужные клыки. Эволюция – это всегда путь потерь. Слепой скульптор, отсекающий лишнее. И только потом – долгих мучительных компенсирующих приобретений. Хотя… мутации и отбор могут работать быстро. Взрослые не могли употреблять лактозу, а потом – бац! Три-шесть тысяч лет назад часть популяции получила этот полезный «дефект». Но бывает и еще быстрее. Морские цыгане, есть такая этническая группа в Азии, научились задерживать дыхание под водой по пять минут за несколько поколений. Новые виды могут возникать на наших глазах. Особенно если ускорить процесс с помощью внешних факторов и отбора. Они думают, что мы лишены эмпатии. Но эмпатия – это конструирование окружающего мира, поступков и мыслей других людей с помощью сознания. И тот, у кого другая эмпатия – живет в ином мире, параллельной вселенной. А каков их реальный мир? Чего они добились за последние сто лет? Чудом избежали ядерной войны. Ай, спасибо, какие молодцы! Но истощили Землю и довели людей до того, что две трети мечтают сожрать оставшуюся треть… настолько им кажется несправедливым дележ пирога. И они правы. Но если заменить одних на других… все останется по-прежнему. Их не изменить. Потому что это закодировано у них в аллелях, которые они передадут своим детям. А те своим. Я говорю грубо. Я не генетик, а кибернетик. Я ведь учился в Массачусетском технологическом... бесплатно, на грант. Но бросил. Скучно, – Мэйвезер зевнул, словно подчеркивая это. – Ничего они не могли мне дать. Так вот… о чем мы говорили? Ах да… мутации. Чуть ранее появилась способность владеть рекурсивными языками. Основанная на PFS, префронтальном синтезе. Возможно, именно с этим связана неолитическая революция, тебе не кажется? Ведь те, у кого данной мутации нет, могут говорить только о том, что видят здесь и сейчас. До сих пор в джунглях Амазонки живут несколько таких племен. Тот самый Эдем, из которого мы были изгнаны. Ни вождей. Ни богов. Ни собственности. Почти как мечтают эти дурачки из Веракрус. Но они ошибаются. Дело не в плохом воспитании, не в дурном обществе. Не в собственности. А в том, что в нейронах и ДНК. Эволюция продолжается. Все остальные виды гоминидов… где они? Но им больше повезет. Они будут жить. Вот только игрушки у них отберут.
– Ты не мог бы заткнуться? – с трудом выдавил из себя австралояпонец.
Хотелось ответить ему. Возразить. Но Синохара понимал, что это психологическая уловка. Вступил в контакт – значит, уже попал под влияние.
Но он не смог удержаться и заговорил. Потому что мышцы лица и голосовые связки это было единственное, что еще было ему подвластно, помимо дыхания и сердцебиения.
– Как я понял, вы не трогаете тело, но модифицируете мозг, – произнес Гарольд, сам не зная, к чему ему это в грядущем. – До предела, который ни ученым, ни богатым бездельникам не снился. Потому что вам нечего терять. И с человечеством вас ничто не связывает.
– Очень мало. Мы ушли из Омеласа. Читал Урсулу ле Гуин?
– Читал. Вот только и вы устареете. Настоящую электронику на базе неорганики вы не догоните. Архитектура человеческого мозга чудовищно неэффективна. Полет нам подарил не орнитоптер, а самолет. Мозг как компьютер – старенький, еще мощный, но устаревающий. Его можно слегка модернизировать. Но настоящий ИИ вас превзойдет легко.
Наверно, со стороны это выглядело забавно. Муха в паутине разговаривает с пауком и пугает его птицей или кошкой. Или фермерская мясная вырезка беседует с поваром, который собирается ее приготовить. Пугает его ожирением.
– Мне нравится ход твоих мыслей, человек. Но первичной была мысль о полете. Поэтому человеческий слабый мозг – трамплин. Кстати, а ты хорошо замаскировался под влюбленного самца коровы, – Мэйвезер засмеялся опять. – Я восхищен. Ромео, Тристан, Ланселот, горбун из Нотр-Дама. Кто еще там? Ха-ха-ха! Очаг активности перекрывал почти все и светился как рождественская… пардон… новогодняя елка. Он и сейчас чувствуется. Но нас не обмануть. На самом деле прочитать с мяса не труднее, чем из сети. А контроль над мясом установить не сложнее, чем над железом. Только частоты другие и мощность. И даже на наших это действует. Все живое можно просветить, а можно подчинить. Вопрос в цене.
Синохара не понял смысл его фразы, но стоящий над ним Мэйвезер вдруг… исчез. Будто вырезал себя из картинки, насмехаясь над законами физики.
– Кстати, индуцированные эмоции сильнее настоящих, – заговорила с ним пустота. – Может, именно они и есть настоящие. Не задумывался об этом? Ведь их ты вырастил сам... не доверяя слепой дофаминовой химии.
Мэйвезер вдруг появился в метре от того места… и опять исчез.
Как он это делает? Гарольд успел просканировать того до самых внутренностей. У него не было прибора невидимости! Его одежда была обычной, без покрытия каким-то слоем, даже толщиной в один атом...
В теории, клетки его кожи могли быть изменены неким невероятным образом… но это тоже показало бы сканирование. Да и одежда осталась бы видимой.
