– У вас уютно, – произнесла она, вставая. – Сдачи не нужно.
Вертя в руке купюру, ошарашенная хозяйка смотрела ей вслед.
Эрнесто Спиро как раз обходил шикарный автомобиль. Он уважительно оглядел сияющий лаком багажник, хромированные зеркала, колеса из мягкого пластика – такие машины редко здесь появлялись. Вот бы хозяин этого чуда зашел к ним в магазин, тогда Эрнесто смог бы спихнуть тот громоздкий, покрывающийся пылью спальный гарнитур имитации красного дерева, что не желал продаваться уже четвертый месяц; и немудрено – кто же из окрестных обитателей способен отвалить такую кучу денег за обычную мебель? Те же, кто имеет деньги, ни за что не польстятся на аляповатую подделку под старину. Поймав неприязненный взгляд шофера, он отвел глаза, потом что-то смутно знакомое почудилось ему в лице броско одетого человека; он вновь повернул голову, напрягая память, и в эту минуту увидел ее. Он сразу забыл о водителе: он обомлел от ее красоты, от ее грациозной походки, ветерок донес горьковатый запах ее духов, и в горле сразу пересохло – эти ножки ступали по его сердцу. Будто во сне он смотрел, как она плывет над землей, он не мог оторвать от нее глаз, она тоже не отводила взгляда. На ее губах появилась неуверенная улыбка, девушка словно стеснялась впечатления, какое она производила на окружающих. Лицо ее потеряло неприступность, приобрело какое-то виноватое выражение.
«Так вот ты какой, мерзавец», – подумала Грета.
Тоненький каблучок-шпилька провалился в сливную решетку. Грета беспомощно взмахнула руками, теряя равновесие. Не осознавая, что делает, забыв про громилу в машине за спиной, Эрнесто бросился к незнакомке и предложил ей руку.
– Благодарю вас, сеньор, – зардевшись от смущения, произнесла Грета. Она с удовольствием приняла его помощь, крепко ухватившись за влажную ладонь. «Сдохни, сдохни, сдохни», – промелькнуло в ее голове. На мгновение она испугалась – уж слишком близко к сердцу она принимает простое задание, нельзя испытывать неприязнь к объекту, – но тут же одернула себя: к черту, этот слизняк хотел отнять у нее любимого мужчину.
Одуревший Эрнесто ввалился в забегаловку и залпом выпил рюмку водки. Хозяин строго-настрого запретил ему пить за обедом. Плевать! Ладонь все еще помнила прохладу ее руки.
Автомобиль резко свернул. Со стороны можно было решить, будто водитель решил срезать путь: у блокпоста на Ла Чакарито вечно образовывались пробки. Зашипели тормоза, машина приостановилась на мгновение, и Грета нырнула в тень подворотни. Ее спутник не повернул головы, не проводил ее взглядом. За два часа, что они провели вместе, он ни разу не раскрыл рта. Они увиделись впервые, и вполне может быть – в последний раз. Его лицо было тщательно загримировано, на голове парик, цвет глаз, форма лица и бровей наверняка изменены. При всем желании она не сможет выдать его. Как и он ее: на ходу Грета сорвала парик, приостановилась, скручивая каблуки, стерла грим влажной салфеткой. Походка ее сразу изменилась, длинная юбка превратилась в вызывающее мини – лишнюю невесомую ткань она скомкала и сунула в сумочку; блузка легко треснула и поползла, шурша – Грета осталась в майке с открытой спиной, какие часто носят девицы легкого поведения. Левую ладонь она обработала нейтрализатором еще в машине.
Одно она могла утверждать наверняка: ее спутник, опознавший толстяка, не был егерем. Был целый ряд признаков, по которому она могла узнать коллегу. Несомненно, этот человек был профессионалом: то, как он подавал документы, как проверялся, как скупо и точно двигался, говорило о многом. Но егерем он не был, точно. Она выбросила из головы посторонние мысли. Все это неважно. Хенрик – вот что сейчас было важнее всего. Она заставила себя разозлиться: идиот, с чего это вдруг он решил покончить жизнь самоубийством, начав грабить прохожих? Нелогичность происходящего снова всколыхнула ее подозрения, она почувствовала себя марионеткой в чужой игре. Где же ты, чертов сын?
Через час Эрнесто сжался от резкой боли в груди.
– Что с тобой? – пробурчал хозяин, отрываясь от просмотра списка доставок. Он мог позволить себе недовольный тон – покупателей не было.
Эрнесто хватал ртом воздух, силясь ответить.
Хозяин с подозрением принюхался:
– Опять выпил за обедом?
– Сердце, – простонал толстяк, падая на стул. – Дышать больно…
Еще через мгновение, ухватившись рукой за грудь, он сполз на пол.
Приемный покой как всегда был переполнен. В этот ночной час больница напоминала прифронтовой госпиталь: с сердечными болями сюда не обращались. Любого, кто сунулся бы с жалобами на высокую температуру, подняли бы на смех – машины полиции и «Скорой помощи» непрерывно подвозили раненых. Стоны, крики, топот, возбужденные голоса, требующие, чтобы именно их родственника обслужили в первую очередь.
– Сеньор доктор, вы что, не видите – он истекает кровью?
– Кто это там вопит? У нас тут не футбольный матч, поставьте ему укол, пускай заткнется.
– Сеньор доктор, вот, возьмите.
– Что это?
– Это его рука. Мы ее подобрали и положили на лед, как было велено.
– Оставьте себе, она ему уже не понадобится.
– Как это?
– Эй, куда вы его везете? Это не к нам – давай в морг! Вход с торца.
– Сеньор доктор!
– Да отстаньте вы со своей рукой! Лучше бы кровь сдали – у нас крови для детей не хватает!
– Врача, помогите! Человек на мину напоролся!
– Чего орешь, сядь в очередь. Тут все такие.
Запах дезинфекции перебивал дыхание.
Этот грабитель оказался сильным, как бык, – усталый фельдшер сообщил, дымя сигаретой, что у капрала Барроса серьезно поврежден позвоночник и парализованы ноги; разговаривать ему нельзя как минимум несколько дней. Джон Лонгсдейл стиснул кулаки: чертов сукин сын, сказано было – будь осторожен, так нет, все они тут будто играют в полицию, вокруг не сыскать человека, который относился бы к порученному делу серьезно.
– Куда теперь, сэр? – поинтересовался сержант Альберто Гомес, чернявый крепыш без комплексов, как и все здесь.
– В участок. Инструкцию надо выполнять.
– Какую инструкцию, сэр?
– Да эту, черт ее дери – третий лишний!
Альберто промолчал. Не решился сказать, что после сегодняшнего случая вряд ли кто-нибудь из патрульных согласится присоединиться к их экипажу. У заезжего лейтенанта и без того была репутация малахольного, а после того как Барросу свернули шею, желающих лезть в пекло, да еще когда вот-вот начнется настоящая война, точно не найдется. У всех были семьи, каждый хотел иметь кусок хлеба для детей – на большее полицейские в стране дикарей и не рассчитывали. Маленькое жалованье все лучше чашки бесплатного супа, за которым еще надо отстоять многочасовую очередь.
