Глава 4, где Клевоц взрослеет, а жрецы ищут женщину, чей пепел уже развеян над рекой.
По узкой улочке Фойерфлаха в густых ночных тенях каменных, кирпичных и деревянных домов, прячась от тусклого света растущей луны и редких проблесков рукотворного огня, перемещалось два существа.
Первой извивалась необычно толстая змея больше шести саженей в длину. В редких отблесках факелов, догорающих в бронзовых подставках над парадными дверьми домов побогаче, светлые пятна вдоль змеиной спины и почти треугольные (темные по краям) пятна с боков будто сетью укрывали гадину, придавая то местами черный и серый, то желтый и ядовито-зеленый окрас. Чужие взгляды словно бы отталкивало от рептилии, и потому ни один случайный прохожий не был потревожен неожиданным зрелищем.
За необычной змеей следовала маленькая, худенькая фигурка в черном балахоне. Уж ее то бы точно не преминули ограбить на окраине, там где странная парочка сейчас передвигалась. Ограбить, обязательно заглянув под капюшон, узнать кто это - девушка или мальчишка-подросток - на предмет выбора дальнейших развлечений. Но и фигура в балахоне будто куталась во тьму, не позволяя взгляду зацепиться за себя, осознать, что ее семенящие шаги - это нечто большее, чем игры теней с воображением.
Ни псы, ни волшебники не смогли бы взять след таинственной пары.
* * *
Расставив на всех стенах часовых, северяне разместились в нескольких надвратных башнях, не пожелав углубляться в город. 'Там мы как в ловушке', - настоял Дан.
А самая беззаботная компания подобралась в юго-западной надвратной башне. Со второго этажа, лишенного бойниц и превращенного в один большой зал, освещенный лишь глиняными плошками с жиром и щепочными фитилями, сквозь серый камень стен рвалась наружу разноголосица:
Ветер веет с юга,
Несет тепло и запах гари
В походе веселое питие под запретом. Но разве это преграда для жаждущих развлечений? Пускай в кружках-долбленках, изготовленных из цельных чурок, не выстоянный мед. Пускай там багровый отвар из бодрящей смеси травянистой розы, шиповника, бузины, листьев ежевики, холодянки, ромашки и еще полудюжины наименований. Но окольчуженые кулаки размеренно грохочут о столешницы. Круговые движения голов исполнены ритма. А песня рвет легкие:
Морозу уступать не пристало,
Полетит навстречу вьюгой
И в головы постепенно снисходит тот же веселый туман и парящая легкость, что и дома, под мед. Вот уж у всех раскраснелись лица, а молодые надсадно орут слова песни, перекрикивая стариков.
То ли срабатывают воспоминания о празднествах на Холме, то ли то, что содержимое голов встряхивается и едва ли не перемешивается в такт песни, то ли сам по себе ритм, то ли еще что, то ли всё вместе...
С юга буря рвется,
Манит запахом свежей крови.
Выступим ей навстречу
Тусклым светом и льдом, что не гнется.
Непревзойденный копейщик Таптун увлеченно лупит кулаком по столу в такт остальным, и трещина под его ударами увеличивается, расширяясь. Косматая борода будто расплодилась по голове северянина, обильно растет из шеи, спутанных густых волос столько, что, возможно, пряди ниспадают из ноздрей и ушей - ничего не разобрать. Волосы сплошным ковром лежат на плечах, груди и животе.
Высокий, кряжистый старик Зырь - иной раз молчун, а иной раз заядлый спорщик - подслеповато щурится, вспоминая былое. И внезапно кружка с громким треском лопается в руке, орошая горячим отваром все вокруг, вызывая громкий смех.
Лучник Клощ, худощавый и будто весь оборванный, вгрызается в тушеную утку, разбрызгивая капли жира. Клочковатая бороденка под стать поддоспешнику, словно линяющему как пес. Но зато Клощ - лучник от Вышнего.
И остальные, числом не менее дюжины, не отставляя далеко оружие и лишь отчасти сняв брóни...
Этажом ниже гораздо тише. Здесь, где толщина камня рассчитана на удары стенобитных орудий, места мало и за столом сидят всего четверо.
Рябой Ждан, годом старше Клевоца, обладатель тощей бородки и страшной силы в жилистых руках. Долгое время он прикрывал спину Клевоцу в учебных боях. Ждан на часах, стережет вход.
Сотник Вызим, на хмуром лице шрамы от давнего обморожения, держит совет с Даном и Клевоцем.
В помещении, тускло освещаемом толстой восковой свечой, царит полумрак.
- Я утерял связь с соглядатаями в кочевьях, - признается Дан. - Нужно послать человека припугнуть их, если решили от нас отказаться. Да и серебра подбросить. Но если их взяли, то нашего будут ждать.
- Кликнем добровольца? - будто цедит слова сквозь зубы Вызим. Пепельные волосы в сочетании с гладкими белесыми рубцами на лице довершают угрюмый образ сотника. - Мы должны вовремя узнать, когда коневоды двинутся на город.
- Добровольца? - удивляется Клевоц. - Почему добровольца, а не просто того, кто лучше всего подходит?
- Ну... Таков обычай, - Клевоц кажется впервые видит, как смущается Дан.
- Мальчику пора уже взрослеть, - резко бросает Вызим.
- Об этом не принято говорить, - вздыхает Дан, - но оставаясь наедине с южанами, когда нет других северян вокруг, не каждый спешит перейти за грань.
Ждан в удивлении весь обращается в слух, а Клевоц поспешно вопрошает:
- Наши трусят? - его глаза округляются.
Вызим, с совершеннолетия не пропустивший ни одного похода и даже готовый платить золотом, чтобы его не оставили в охране Холма, хмыкает.
- Ты только не вздумай в лицо кому-нибудь это сказать, - укоряет Дан. И, теперь уже Вызиму: - Сам рассказывай.
- Дело в сомнениях, некоторые проходят через это, - Вызиму похоже тоже трудно подобрать подходящие слова. - Вышний не балует нас знамениями, особенно после Войны присоединения. Да и те, что случаются, недоверчивые зачастую полагают случайностью. А отсюда возможна неуверенность в хорошем посмертии для людей северного уклада. Желание задержаться в этом мире подольше. Большинство заболевших малодушием со временем справляется с неверием, да они и не ощущают его на миру, то есть когда вокруг свои. Но в таком тонком деле как разведка принято вызывать добровольцев - зачастую не знаешь, кто в конкретный момент борется сам с собой. Можно подавить опасения, но это не выход в разведке, где отвлекаться на что-либо подобно провалу.
- Ты должен помнить, - добавляет Дан, - как в наших сказаниях слабая волшба оказывалась бессильна перед ничем не защищенным северянином. Или сильная, но брошенная сразу на многих. Тем не менее тот, кого обуревают сомнения, подвержен даже наговору деревенской травницы. Ты должен верить, чтобы выживать. Сильнее всего вера в Вышнего, но можно просто верить в Север или даже в самого себя.
